Принц-странник
Шрифт:
– Мама, а почему же это не может быть его ребенок?
– Мой сын женился на безродной шлюхе! Боже, за что такие муки?
– Но после замужества она стала герцогиней Йоркской, мама.
– Если ты и дальше собираешься таким образом утешать меня, я заткну уши. Я так этого не оставлю! Слава Богу, мы можем поехать в Англию, чтобы предотвратить наихудшее развитие событий. Ты еще не знаешь самого главного: твой брат Чарлз собирается, как всегда, проявить снисходительность и допустить эту женщину ко двору как жену Джеймса.
– И что же? – спросила
– Чарлз слишком мягок. Вокруг него всегда будут обретаться мошенники, пытающиеся сыграть на его слабостях.
– Нет, мама. Он просто добрый. Он просто подумал: они друг друга любят, они поженились, у них есть ребенок. Раз так, что ж, давайте веселиться вместе!
– Пресвятая Дева, почему я должна слушать подобные глупости из уст своей дочери? Благодарение Святым, что скоро мы окажемся в Англии и там я смогу остановить это безумие!
– Мама, если Чарлз хочет допустить жену Джеймса ко двору…
– Ему необходимо указать на его глупость. Он что, захотел потерять то, что только что приобрел?
Генриетта печально покачала головой. Как ей было сказать матери: нет, именно ты с твоим дурным характером и упрямым стремлением все делать по-своему довела дело до утраты своей короны. А вот доброта Чарлза наоборот делает его популярным в народе.
Никто не говорил таких вещей Генриетте! Ей позволялось неистовствовать и произносить напыщенные речи. И насколько был любим Чарлз, настолько все стремились по возможности не иметь ничего общего с его матерью.
Какая досада! Кажется, визит в Англию будет безнадежно испорчен. Сразу возникнут проблемы с Джеймсом, а кроме того, Генриетта не могла не размышлять о том, что произойдет, если мать и ее младший сын Генри встретятся вновь.
– Да, давно пора побывать при дворе твоего брата, – продолжала Генриетта-Мария. – Кстати, я узнала об этом от твоей сестры Мэри. У нас с ней одинаковый взгляд на все, что произошло. Она тоже негодует на то, что эта девчонка Хайд, ее фрейлина, осмелилась жениться на ее брате. Она теперь бранит себя; потому что девица была в ее свите, когда твой брат впервые обратил на нее внимание. Ей было известно, что они встречались, но она рассматривала эту неродовитую девку в лучшем случае как любовницу на несколько недель, не более того. Но жениться на ней, да еще признать ее бастарда!
– Пожалуйста, мама, не будем об этом! Давай подождем и посмотрим, что скажет Чарлз. В конце концов это его двор, и он сам решает, что ему делать.
Глаза Генриетты-Марии сузились.
– Он никогда не слушался советов матери.
– Мама, – сказала Генриетта. – Я думаю еще о брате Генри.
Лицо Генриетты-Марии потемнело еще больше.
– Ты можешь считать, что у тебя есть брат с таким именем, но у меня нет сына по имени Генри.
– Но, мама, ты же не можешь и сейчас продолжать отворачиваться от него.
– Я поклялась, что не взгляну на него до тех пор, пока он не откажется от своей ереси. У меня нет сведений, что он отказался от своих заблуждений.
– Пожалуйста,
– Он знает, что для этого нужно сделать.
– Он так долго был в разлуке с тобой, так стремился к тебе, и вот…
– Ты начинаешь сердить меня, Генриетта. Я не хочу, чтобы меня огорчали все мои дети. Или ты хочешь, чтобы я нарушила свою клятву?
– А ты хочешь, чтобы он нарушил свою клятву, которую дал отцу? Бог простит тебя, если ты нарушишь клятву для того, чтобы сделать его счастливым.
– Ты ввергаешь меня в ужас, дочь моя. Неужели монахини из Шайо и отец Сиприен не научили тебя ничему лучшему?
– А разве не ты рассказывала мне о заповеди Божией любить друг друга.
– У тебя странные мысли, дитя мое. Послушай-ка меня. Я поклялась, что не взгляну на Генри, пока он не обратится в истинную веру, и я сдержу слово.
Генриетта отвернулась. О каком счастливом возвращении в Англию можно говорить после всего этого?
Но она напрасно беспокоилась о Генри и его будущем. Уже по пути в Кале их настигла весть о нем.
Генри, герцог Глостерширский, умер за день до того. Он болел оспой, но, казалось, переносил болезнь легко, и все надеялись на его скорое выздоровление. За ним присматривали королевские врачи, и они делали все возможное: обильно пускали кровь, усердно выхаживали, но, несмотря на все усилия, а может быть, благодаря им, болезнь завершилась смертью.
Генриетта пришла к матери. Та сидела, тупо уставившись в одну точку. Какой это ужасный удар для нее, подумала Генриетта. Ей никогда не забыть, при каких обстоятельствах она последний раз видела Генри.
Генриетта бросилась в объятия матери, и они вместе залились горькими слезами.
– Мама, пожалуйста, не надо убиваться, – сквозь плач говорила Генриетта. – Все, что ты делала, ты делала во имя веры. Ты была убеждена, что права, и нас, вероятно, нельзя осуждать, если мы верим в то, что делаем.
Генриетта-Мария, казалось, не слышала ее.
– Итак, – медленно сказала она, – я потеряла сына. Сперва Элизабет, сейчас Генри. Оба навек для меня утрачены, и оба умерли еретиками.
И она разразилась бурными рыданиями и стенаниями, причитая, что воистину она несчастнейшая женщина на свете.
Может быть, подумала Генриетта, это сделает ее более снисходительной к Джеймсу?
Но она ошиблась. Генриетта-Мария не могла сожалеть, что ей никогда больше не предоставится возможность нарушить свою ужасную клятву; она считала свои поступки правильными и единственно возможными для истинного католика. Все человеческие чувства в ней были подчинены поиску путей обращения своих детей в собственную веру. Вот и теперь она рыдала не оттого, что сын умер, а оттого, что он умер еретиком.