Принц-странник
Шрифт:
Она не была пышнотелой, как большинство красавиц, похожих одна на другую, готовых идти на все, помани их только пальцем. Воздушная, утонченная, изящная, с веселым и в то же время невинным смехом, с умом, острота которого с каждым днем становилась все более очевидной, она была воплощением того специфического стюартовского шарма, что таился в ней и вдруг вырвался наружу. Теперь она с энтузиазмом танцевала, была весела, как все, источала живость и остроумие. Это была уже другая Генриетта.
– Господи Исусе! – восклицал Бэкингэм. – Она просто несравненна, эта маленькая принцесса.
Но все его ухищрения, изысканная галантность, обаяние и лоск не могли тронуть Генриетту. Она смотрела на него как на повесу и распутника. Чарлз был таким же, и она это знала, но Чарлз был любимым братом и никогда то, что она открывала в нем, не могло изменить ее любви к нему. Но влюбиться в жалкую тень собственного брата? Нет, ко всем остальным мужчинам она предъявляла совсем иные требования. Был только один человек, всецело удовлетворявший им. Такой человек должен быть хорош собой, обладать цельностью натуры и если не какой-то особой остротой ума, то добротой и порядочностью – в любом случае. Она встретила такого человека, но ей не следует о нем даже думать, потому что он не для нее.
А раз так – она развлекалась, слушала заверения Бэкингема в любви, флиртовала с ним, но ясно давала понять, что его желаниям в отношении ее не суждено осуществиться.
– Ты вынуждаешь бедного старину Джорджа Вильерса плясать как на раскаленной сковородке, – насмешливо заметил брат.
– Это ему только пойдет на пользу, потому что до того он, несомненно, заставил многих плясать вокруг себя.
– Мне жаль бедного Джорджа.
– А мне жаль его жену.
– Уверен, что Мэри Фэрфекс в состоянии сама постоять за себя.
– Подумать только, она вышла за него всего лишь три года назад. Какой ужас, что ей уже приходится наблюдать, как ее муж увивается за другими женщинами.
– Три года! – вскричал Чарлз. – Да это же целая вечность!., если ты в браке!
– Неужели ты не смог бы сохранить верность жене хотя бы в течение трех лет?
– Дорогая Минетта, я не поручусь и за месяц!
– Тут ты истинный циник. И тон этот задаешь всему двору.
– Может, и так. Только не переживай за дочь Фэрфекса. Она предназначалась Честерфилду, ты же знаешь, и только после оглашения имен жениха и невесты в церкви пришло известие, что она бежала с Бэкингемом. Так что скорее уместно сказать: бедный Честерфилд! Собственно, многие так и сказали. Не надо расточать жалость к другим в этих любовных играх, Минетта! Позаботься о том, чтобы никто не сказал однажды о тебе: бедная Генриетта!
– Чарлз, мне всячески намекают, что скоро придется выйти замуж.
– Это хорошая партия, Минетта. Я не вижу никого другого, за кого хотел бы выдать тебя замуж, поскольку Людовик уже вне игры.
– Я вся в сомнениях.
– В такие моменты все мы сомневаемся, дорогая.
– Я никак не могу понять, почему Филипп ни с того ни с сего решил вдруг жениться на мне.
– Ты очень привлекательная девушка, Минетта, а кроме того, ты сестра короля, ныне восседающего на троне. Ты – отличная партия для Филиппа, как, впрочем, и он для тебя.
– Мне хотелось бы суметь полюбить Филиппа.
– Некоторые
– Ты опять становишься циником, Чарлз.
– Есть некоторые, кто отворачивается от правды, когда она им не по нраву, и называют это цинизмом. Давай не будем записываться в их число, Минетта. Смотри правде в лицо, и ты увидишь, что если внимательно в нее всмотреться, то обнаружится, что не все в ней так уж плохо, как кажется с первого взгляда.
– Я должна выйти за Филиппа, Чарлз?
– Было бы неумно не сделать этого.
– Но, может быть, повременить. Я еще так молода.
– Мадемуазель де Монпансье тоже все время говорила себе, что слишком молода и может повременить, а теперь… теперь она не так уж молода.
– Она на многое пойдет, чтобы выйти за тебя сейчас.
– И увидит, что опоздала. Не бери ее в пример, Минетта. Выходи за Филиппа. Тогда мы будем недалеко друг от друга и сможем навещать друг друга. Это лучшее замужество, о котором ты можешь мечтать.
– Ты этого хочешь?
– Очень хочу!
– Тогда я выйду за Филиппа.
– И получишь славное приданое: сорок тысяч золотых и двадцать тысяч фунтов, чтобы не чувствовать себя нищей, когда отправишься в дом мужа. Я хочу, чтобы весь мир знал, что хоть я и самый непостоянный человек в мире, но есть та, которой я верен до конца – моя милая Минетта.
– Спасибо, Чарлз. Но умоляю тебя, давай больше не будем говорить о замужестве. Будем веселыми и счастливыми, пока мы вместе.
И она снова танцевала, и была счастлива, и забыла про Генри, про герцогиню Йоркширскую, про то, что скоро возвращаться во Францию, где ей придется выйти замуж за брата любимого ею человека.
Король настоял, чтобы мать и сестра не покидала Англию до Рождественских праздников. Рождество всегда отмечалось в Англии с большей пышностью, чем в любой другой стране, а нынешнее празднество обещало быть еще более грандиозным, чем когда-либо, ибо долгие годы такого рода гуляния согласно указу лорда-протектора считались грехом. Англичане вновь намеревались превратить Англию в страну развлечений и веселья, и весь декабрь на улицах царило великое оживление.
Принцесса Мэри с головой погрузилась в праздничные приготовления, взяв на себя балы и маскарады.
– Мы не должны подвести Чарлза, – сказала Мэри Генриетте. – Он намерен бросить вызов двору Людовика. В наших силах помочь ему приблизиться к этой цели. Не сомневаюсь, мы своего добьемся, хотя по части танцев англичане сильно уступают французам.
Генриетта согласилась и начала лихорадочно готовить балет. Здесь не было Людовика, танцующего с таким изяществом и очаровывающего зрителей своим царственным величием, но ей казалось, что они с сестрой смогут показать английскому двору кое-что, чего здесь никогда не видели. Как-то они сидели с Мэри и обсуждали, какие одеть костюмы, как распределить стихи и в каком порядке кого выпускать, и Мэри вдруг сказала: