Принцесса Дюны

Герберт Брайан

Хоуро устроился на подушке по другую сторону от Чани, и все трое замерли у постели Фарулы в предсмертном дозоре.

Похороны представляли собой мрачную процессию в сумерках, когда небо стало пурпурным, а в узком скалистом ущелье залегли густые тени.

Тело Фарулы уже отправили в погребальный перегонный куб, а ее драгоценную воду выпарили для племени.

Чани и ее брат шагали рядом впереди группы, а отец сразу за ними. Все трое несли на спинах тяжелые канистры, направляясь к наглухо закрытой пещере в глубине каньона.

Эхо жутких песнопений на языке чакобса металось среди высоких стен. Все племя оплакивало потерю своей уважаемой подруги

и травницы. И мужчины, и женщины сопровождали тех, кто нес воду, из которой состояла мать Чани, хотя она так долго чахла, что под конец от нее почти ничего не осталось.

Хоуро держался сурово и отстраненно, но Чани знала, что молодой человек скорбит по-своему, как и ее отец. Она боролась с собственными эмоциями. Фарула хотела, чтобы Чани стала хорошей женой для какого-нибудь фримена и верной его помощницей, продолжила изучать травы, понимала песни женщин, история и культура в которых передавалась из поколения в поколение. Чани и впрямь умела все это, но она также распробовала накал давней борьбы фрименов за выживание и процветание, и поклялась продолжать эту борьбу. Чани хотелось стать чем-то большим, нежели просто одной из многих – и мать понимала ее и любила за это.

Процессия достигла тупика в ущелье, и Стилгар открыл замаскированную дверь со спокойным уважением – не только к Фаруле, но и к содержимому грота. Неся канистры с водой Фарулы, Чани, Хоуро и Лайет вошли первыми. Стилгар активировал светошары, и стало видно большую цистерну, облицованную полимером.

Священная и бережно хранимая, вода в резервуаре была невообразимым сокровищем, один вид которого наполнял каждого фримена благоговением. Ее количество представлялось неисчислимым – жидкое богатство, недоступное воображению. Тем не менее, каждую каплю тщательно взвешивали и учитывали.

Стилгар повысил голос, когда люди собрались вокруг:

– Фарула была женщиной нашего племени, искусной травницей, и обладала массой других достоинств. От любимых мужчин она родила двоих детей. Она усердно трудилась на благо ситча, и все мы уважали ее за добрый нрав, мягкость, мудрость и готовность помогать другим. Пусть же ее вода останется с нами и продолжит течь. – Он кивнул Чани. Та сняла с плеч канистру и шагнула к заборной трубе цистерны.

– Я очень любила свою мать, – сказала Чани, и у нее перехватило горло, когда она вспомнила разные истории, которые можно рассказать: например, как Фарула учила ее ткать узоры на меланжевом полотне или играть древнюю мелодию на латунно-костяной флейте. Она вспомнила, как Фарула учила ее женским хитростям, когда у нее впервые начались месячные, а затем спокойно объясняла про удовольствие, которое мужчины и женщины получают, когда их тела сливаются в единое целое во время занятий любовью. Чани уже слышала подобные объяснения от других юных фрименов и старалась изо всех сил не показать смущения, позволив матери довести эту наставительную родительскую лекцию до конца.

Но ни одна из этих историй не вырвалась из уст девушки сейчас, пока остальное племя ждало и наблюдало. Наконец, после долгой паузы, Чани продолжила:

– Она просто была моей матерью – и это понятие включает в себя множество историй.

Чани открыла канистру и вылила содержимое во впускную трубу, ведущую в цистерну.

Теперь вперед выступил Хоуро:

– Фарула была моей матерью, и она умела мечтать. Однажды она выхаживала меня после того, как я наелся ядовитых ягод, которые нарвал в кустах. Они вызвали у меня нарыв во рту и ужасные судороги, но она знала нужные травы, чтобы облегчить

мои страдания. Самым страшным в моем отравлении было то, что я потратил впустую очень много воды своего тела.

Кто-то из фрименов усмехнулся. Но брат стал еще серьезнее:

– Она поведала мне замечательные истории о моем настоящем отце, Уоррике. – Услышав это, Лайет-Кайнс прикрыл глаза и смущенно потупился. – Она говорила, как мой отец завоевал ее руку, победив Лайета в состязании. И рассказывала, как сильно любила моего отца – даже после того, как он вернулся в ситч покалеченным, оставив половину тела в песчаной буре. И как он умер… следуя собственным понятиям и выпив Воду Жизни.

Фримены зашептались, и Чани разозлилась на брата – к чему все эти болезненные воспоминания? Да, это правдивые истории об их матери, но выплескивая все эти истины сейчас, Хоуро превозносит своего настоящего отца и делает больно ее отцу.

Под конец своей речи Хоуро повторил:

– Она была моей матерью.

И вылил воду во впускную трубу.

Теперь все взоры обратились к Лайет-Кайнсу. Хотя этому человеку доводилось выступать на имперских советах и стоять перед троном Императора, а также вести дела с бароном Харконненом и графом Фенрингом, теперь он выглядел раздавленным и, казалось, уменьшился в росте.

Он вышел вперед, держа в руках последнюю канистру с водой из тела Фарулы.

– Фарула была моей женой, – сказал Лайет-Кайнс. – Единственной желанной для меня женщиной и единственной желанной женщиной для Уоррика. – Он взглянул на пасынка – с любовью и терпением, а не с обидой. – Мы были готовы ради нее на что угодно, и она устроила нам соревнование. Мы с Уорриком помчались верхом на песчаных червях через пустыню – туда, где она ждала нас в дальней пещере. Тот, кто добрался бы первым – завоевал бы ее руку.

Слова застревали у него в горле, и он несколько раз глубоко вздохнул.

– Уоррик победил меня, и они поженились. У них родился сын – Лайет-Чи. – Он намеренно не назвал юношу по фрименскому имени. – Но мы с Уорриком остались лучшими друзьями. Мы вместе доставляли плату Гильдии. Однажды мы отправились в полярные регионы, чтобы передать меланж через тамошних контрабандистов, но в пути нас застигла песчаная буря – мы были беззащитны и обречены на гибель. Но мы нашли крошечное укрытие. – Лайет закрыл глаза, погрузившись в воспоминания. – Оно могло вместить лишь одного из нас. И мы с Уорриком бросили жребий. В тот раз победил я…

В гроте повисла полная тишина, если не считать капанья воды. Фримены застыли на месте.

– И после его смерти Фарула приняла меня как своего нового мужа, своего второго избранника. Но для меня она была первой любовью, и я души в ней не чаял, и то же чувствую к нашей дочери. – Он поднял канистру и раскупорил ее герметичный носик. – Фарула была моей женой, – повторил он, пристально глядя на емкость с водой, будто та прилипла к его руке и он не мог ее выпустить.

Чани видела, как он дрожит. Отец прошептал так, чтобы слышала только она:

– Это выше моих сил. Это слишком бесповоротно.

Она шагнула ближе, чтобы взять емкость из его рук.

– В тебе говорит твоя имперская сторона, отец. Это земля фрименов, и так нужно для фрименов. Последним желанием матери было, чтобы ее вода принесла пользу племени. Ты это знаешь.

Пальцы Лайета еще крепче вцепились в канистру, но затем он все же передал ее Чани.

Она вылила воду в цистерну, и остальные участники похоронной процессии вздохнули с облегчением.

Стилгар объявил: