Принцесса Конде

Санд Жаклин

– Ряса не повод отказывать себе в дуэлях и общении с дамами. Неужели ты, Андре, стал монахом? По тебе этого не скажешь…

Андре тяжело вздохнул.

– Ты ведь тоже принял сан? – внимательно глядя на приятеля, спросил коадъютор.

– Да.

– И твоя орденская принадлежность…

– Я иезуит, Поль. Я был им еще тогда, когда мы познакомились.

– Это добровольное решение?

– Можно сказать, что и так. Хотя обстоятельств, подтолкнувших меня к отцам иезуитам, было слишком много. Перст Божий, как бы сказали мои наставники.

– Возможно, ты прав… Ты видишь

людей насквозь, легко входишь в доверие. У тебя блестящее образование. Но все-таки ты больше дипломат, чем священник.

– Не скажи. Священники всегда были своего рода дипломатами.

– И в этом ты прав…

Некоторое время оба молча наслаждались терпким вкусом вина.

– Чем я могу помочь тебе? – наконец, спросил господин де Гонди.

– Советом. Ничего больше я не жду.

– Скажи откровенно: у тебя есть задание от ордена?

– Никакого! – рассмеялся Андре. – Самое странное, что никакого!

– Какова твоя степень посвящения? – строго глядя на собеседника, поинтересовался коадъютор.

– Пятая, – Андре расслабленно прикрыл глаза. – Прекрасное вино, Поль. У меня нет задания. Я вольная птица. Мой покровитель в Испании пережил Ришелье на две недели. Я сопровождал его тело к месту последнего упокоения. Все. Теперь я могу считать себя свободным. У меня почти не осталось связей. У меня нет денег. Но я свободен.

Коадъютор позвонил снова.

– Список вакантных мест! – потребовал он у секретаря.

Слуга, поклонившись, вышел и через минуту вернулся с папкой, которую передал господину де Гонди.

– Давай посмотрим, чем я тебе могу помочь…

– Я просил совета, а не должность!

– Одно не исключает другого! – откликнулся коадъютор, проглядывая не очень длинный список, написанный бисерным почерком господина де Валье.

– Совет как раз касается должности. Как ты думаешь, Поль, место викария в аббатстве Нуази – это приличное место? Меня интересует сейчас не столько возможность карьеры, сколько крыша над головой и пусть крошечный, но доход. Видишь ли, я буду предельно откровенен. Я приехал не один. Мой друг направился по своим делам. У нас была при себе достаточная сумма, но накануне того дня, когда мы должны были расстаться, у Себастьена украли кошелек. Я отдал ему почти все свои деньги. Парижские гостиницы мне не по карману, хотя одну ночь мне все-таки пришлось провести в гостинице.

– А где ж ты теперь?

– У маркизы де Лавернь.

Коадъютор поперхнулся вином.

– И ты все еще жив? И даже ездишь по делам?

– Как видишь! – Андре засмеялся. – Но могу сказать точно: надолго меня не хватит. Поэтому я уцепился за возможность занять хоть какую-нибудь должность в ближайшую же неделю.

– Маркиз в курсе, что ты вернулся?

– Еще нет. И я надеюсь сохранить это в тайне от него как можно дольше.

Поль де Гонди, хоть и был духовным лицом, прекрасно понял суть дела.

– Так в чем же дело? Должность твоя. Нуази, конечно, лакомое местечко, но я не понимаю, в чем проблема…

– Проблемы нет, если ты готов отдать мне эту должность. Но, кажется, сперва следует поговорить с Жераром Лепином? Ведь именно его, если я правильно понимаю, мне следует сменить на этом посту.

Коадъютор

побарабанил пальцами по бумагам.

– Ты прав, Андре. Действительно, именно господин Лепин оставляет должность викария в Нуази и просит подобрать ему преемника. Но я сам с ним поговорю, у нас как раз назначена встреча. Будь спокоен за это место, оно будет твоим. А пока я снабжу тебя рекомендательным письмом, которое ты привезешь в аббатство.

Вскоре письмо было написано. Сердечно попрощавшись, собеседники расстались, весьма довольные друг другом.

Спускаясь по лестнице, Андре на какое-то время задержался на площадке между первым и вторым этажами, чтобы справиться с застежкой плаща. В задумчивости он не заметил, как навстречу ему поднимается странная пара.

Седой как лунь старик указывал дорогу богато одетой молодой даме. Дама откинула капюшон меховой накидки, в свете свечей засияли золотисто-белокурые волосы. По одним этим роскошным белокурым волосам можно было сразу узнать их обладательницу – знатную особу, приближенную ко двору, Анну-Женевьеву де Лонгвиль. Ее спутник был одет в черное, как и подобает священнику. Шел он тяжело, и непонятно было, кто на чью руку опирается. Скорее, девушка поддерживала своего духовного наставника, чем он ее.

Жерару Лепину было далеко за семьдесят. Легче было сказать, какой болезнью не страдает этот человек. Однако дух его был бодр, а черные, как южная ночь, глаза смотрели на мир не менее зорко, чем в годы юности.

Отец Лепин считался одним из лучших исповедников парижской епархии. Немудрено: практически все иезуиты сохраняли хоть какое-то влияние во время правления Ришелье именно потому, что были непревзойденными знатоками человеческих душ, умели выслушать и дать ценный совет. Кроме того, исповедники-иезуиты – все, без исключения! – обладали редкостным даром молчания.

Анна-Женевьева нынче решила оформить дарственную. Она жертвовала иезуитской миссии годовой доход с одного из своих поместий. Подобные подарки были в порядке вещей.

Итак, старик и девушка медленно поднимались по лестнице. Андре, рассеянно глядя вниз, почти не заметил девушку. Зато он не мог не обратить внимания на старика.

На руку господина де Линя, державшую письмо, падал свет. Перчатки Андре, разумеется, снял. Потому старик тотчас заметил перстень. Незатейливый с виду, но довольно изящной работы он был хорошу знаком отцу Лепину. Старик и сам носил подобное украшение. Только его перстень украшал не сапфир, а рубин. Жерар Лепин имел шестую, высшую степень посвящения в ордене – был профессом четырех обетов. Сапфир полагался тому, кто имел пятую.

Рука старика словно сама собой поднялась и сотворила крестное знамение, чуть переиначив привычный любому католику жест. Андре увидел рубин на старческой руке. Он почтительно поклонился и ответил брату по ордену таким же крестным знамением. Оба не сказали ни слова.

Правда, старик позволил себе немного отступить от предписанного уставом. Увидев молодое, красивое лицо, видимо, напомнившее ему о чем-то приятном, отец Лепин улыбнулся.

– Будьте благословенны, брат!

– Во славу Иисуса и святых его! – прозвучало в ответ.