Принцесса Конде

Санд Жаклин

После чего добавил гораздо громче, так, чтобы герцогиня услышала:

– Я выпишу вам успокоительное. Проблемы вашего супруга меня пока не касаются. К сожалению, судя по рассказанному вами, проблемы эти такого свойства, что устыдится их любой мужчина.

– Но он ведь… ухаживает за… – Анна закусила губу.

– То, что он ухаживает за кем-то, не означает, что он может овладеть этим кем-то, мадам! – с безжалостностью врача произнес Лемуан. – Я порекомендую ему некоторое время воздержаться от посещения вашей спальни, скажу, что у вас не очень серьезное, но требующее лечения заболевание, которое не дает вам возможности стать матерью. Что все исправимо.

–

Но как мне стать матерью?!

Анна-Женевьева вновь подошла к окну. Внутренний дворик был пуст.

– Что я должна сделать?

Она сама уже ничего не соображала. В голове путались самые разнообразные мысли. Отчаяние сменялось непередаваемой радостью, которую тотчас омрачала перспектива объяснения с герцогом…

– Хотите совет, мадам? – Врач закончил выписывать рецепты и закрыл чернильницу. – Он абсолютно безнравственный с точки зрения церкви, но единственно правильный с точки зрения медицины. Муж вряд ли сделает вас счастливой. Еще меньше вероятности, что он сделает вас матерью. Так что найдите-ка себе любовника. Это решит все ваши проблемы одним махом. Да и я буду за вас спокоен, ваше сиятельство. То, что я сказал вам сегодня, я сохраню в тайне не хуже, чем исповедник. Ну, до свидания. А я с вашего позволения пройду к вашему супругу и скажу ему несколько слов, чтобы он остался при своих интересах и не мучил вас как минимум полгода. Помните мой совет…

Врач раскланялся и вышел из комнаты, прикрыв за собой двери. Молодая герцогиня буквально упала в кресло и расплакалась.

– Плохие новости, ваше высочество? – неожиданно раздалось за ее спиной.

Она и не слышала, как шевалье де Ру очутился рядом!

– Это как сказать… – Госпожа де Лонгвиль заставила себя улыбнуться и вдруг поняла, что губы сами растягиваются в улыбку. – Для меня – нет.

– Вы утром были бледны… Ничего опасного, надеюсь?

Господи, сколько в его темно-зеленых глазах неподдельного участия и тепла! Неужели она даже заплаканная может вызывать сочувствие, может кому-то нравиться?

– Ничего. Честное слово – ничего. Просто герцог ждет не дождется, когда я ему объявлю, что у него будет наследник или наследница. Так вот, это произойдет не сейчас. Герцог, скорее всего, расстроится…

В коридоре послышались торопливые шаги. Анна-Женевьева испуганно схватила шевалье за руку и, сама не зная зачем, почти толкнула его в соседнюю комнату. Фабьен повиновался. Герцогиня едва успела прикрыть за ним двери и снова присесть в кресло, как в комнату влетел герцог де Лонгвиль.

– Вы огорчили меня, мадам. Вы очень меня огорчили! – заявил он весьма раздраженным голосом.

– Я и сама огорчена! – молвила герцогиня с напускной скорбью, опуская глаза долу.

Герцога буквально взорвало.

– Вы – дура, сударыня! Я взял вас в жены исключительно потому, что вы молоды и способны выносить здорового ребенка! Мне нужен сын! Наследник! И тут я узнаю, что вы, видите ли, больны! Причем ваша болезнь не мешает вам ездить на прогулки, принимать гостей и наслаждаться жизнью! Вы только не можете выполнить свою прямую обязанность! Именно ту, из-за которой я женился на вас!

Фабьен старался даже не дышать. Он прекрасно понимал, что если герцог узнает про его присутствие при семейной сцене, в лучшем случае последует отставка. Отставки он не хотел.

Герцог еще долго изливал свое раздражение на печально склоненную голову жены. У Фабьена затекла правая нога, и он думал о том, что подчиненные вот уже четверть часа ждут своего начальника во внутреннем дворике. Ладно, подождут. Терпение – еще одна

добродетель хорошего охранника.

Зато теперь ясно, что муж и жена едва переносят друг друга. Герцог использует любой повод, чтобы унизить прекрасную супругу, а бедная Анна-Женевьева вынуждена терпеть все это.

«Хоть бы она в самом деле наставила рога этому старому индюку!» – думал де Ру, который поневоле оказался свидетелем не только этой семейной сцены, но и окончания разговора между герцогиней и врачом.

Лонгвиль вполне заслуживал, чтобы его лоб был увенчан не герцогской короной, а ветвистыми рогами.

– Через два дня начинается великий пост! – герцог говорил с каким-то надсадным сипением. – Я отправлю вас в аббатство Нуази. Вы проведете время до Пасхи у моей родни и каждый день будете ездить к святому источнику. Говорят, он творит чудеса, и после омовения в его воде рожают даже глубокие старухи!

– Ваша воля – закон для меня!

В голосе герцогини можно было услышать нотки неподдельной радости. Смиренно опущенные глаза торжествующе сияли. Еще бы! Полтора месяца вне Парижа! Одна! Вряд ли герцог снарядит большой эскорт сопровождающих, если молодая супруга едет за город с такой деликатной целью. Скорее всего, он скажет всем, что Анна-Женевьева просто поехала погостить к родне в Беруар. Герцог до ужаса боится старую деву Элизу де Бланшетт, а та относится к Анне-Женевьеве с материнской нежностью. И ничуть не строга!

7

Базарная площадь

Следующее ранее утро застало де Фобера за сборами. Тело кукольника он до поры до времени спрятал в кладовку под лестницей, чтобы без нужды не пугать хозяев. Шевалье лелеял в душе надежду, что господа из парижской тайной полиции смогут опознать незнакомца и пролить свет на его биографию. Пока же де Фобер отправится на базарную площадь вместо убитого им Жерома и попытается вычислить того, кто должен явиться за куклой. Дело оставалось за малым: Эме предстояло пробовать себя в роли рыночного актера, а он даже не знал, что нужно говорить и делать. Кроме того, если публике не понравится представление, то все могло закончиться публичным избиением. Попытки припомнить куски из модных нынче театральных пьес привели к тому, что шевалье начал догадываться, для чего актеру ширма. Видимо, для того, чтобы сподручнее было прятаться от тухлых яиц и прочих проявлений зрительской симпатии. Вряд ли простые парижане оценят отрывки из Лопе де Веги или Тирсо де Молины. Тогда что им показать? Как лупят палкой мужа-рогоносца?

– Черт возьми, – с мрачным ехидством бормотал Эме, собирая в мешок нехитрый актерский скарб, – я на поле боя перед атакой так никогда не волновался, как перед этим дурацким спектаклем.

Вдобавок де Фобер понимал, что занимается он абсолютно не тем, чего ждет от него новый начальник Мазарини. Новоиспеченному лейтенанту гвардейцев его высокопреосвященства как раз сейчас положено было муштровать своих подчиненных и проверять караулы вокруг Пале Кардиналь, а не баловаться кукольным театром. Но любопытство Эме уже было разбужено и требовало удовлетворения. Поэтому шевалье, морщась от боли в плече, написал записку капитану Кавуа, в которой, ссылаясь на срочные и неотложные дела, уведомлял, что появится на службе позже. И очень надеялся, что родственничек Луи, если что, прикроет его самодеятельность, вздумай первый министр поинтересоваться, куда подевался его новый лейтенант. То, что родственник еще припомнит ему эту услугу и наверняка потребует что-нибудь взамен, не вызывало сомнений. Ну да ладно, вся жизнь так или иначе состоит из взаимных одолжений.