Принцесса Володимирская
Шрифт:
В то же время он положительно не верил в ее царское происхождение и в ее права на престол русских царей, которые будто бы поддержит Франция в союзе с султаном. А между тем герцог серьезно относился к путешествию Алины. Если он отговаривал ее иногда остаться и предпочесть спокойную и мирную жизнь в Оберштейне всем треволнениям политической карьеры, то делал это нерешительно, как бы боясь взять на себя нравственную ответственность, что его дорогая Алина из-за его советов лишится всего того, что сулила ей судьба, – императорской короны, власти, громкой
На границе Баварии лимбургский монарх и принцесса расстались, чтобы никогда более не видаться. Герцог возвратился домой печальный и грустный.
– Что такое Алина? Достойна ли она чувства глубокого и серьезного? Принцесса она, виновная лишь в некоторых простительных увлечениях, или простая куртизанка, даже хуже… женщина без чести, без сердца и дурного поведения, способная даже на низости?! – вот с каким вопросом, неразрешенным и неразрешимым, вернулся герцог Филипп-Фердинанд в свою резиденцию Нейсес. Недалекий, добрый и честный человек так и остался на всю жизнь с этим тяжелым для него вопросом.
Алина продолжала путь весело и беззаботно; но разлука с герцогом отозвалась на ней странно. Ей бессознательно почудилось, что она оставляла свое счастие позади.
Любовь герцога, хотя и мелкого, но все-таки имперского монарха, и его готовность сделать из Алины хотя тотчас же монархиню и княгиню Священной Римской империи было действительностью. Все остальное, вся будущность ее и все связанное с нею представлялось как бы в непроницаемом тумане, где факты заменялись грезами, мечтами более или менее фантастического рода.
– Не вернуться ли назад? – будто шептал Алине неведомый голос.
И женщина, невольно обсуждая себя и свои поступки, должна была и судить себя. Когда-то около Киля, в замке Краковского, которого она считала своим отцом, она мечтала выйти замуж за германского владетельного герцога и считала это высшей общественной ступенью для своего честолюбия.
После этого счастливого и беззаботного времени через сколько прошла она всякого рода метаморфоз, падений и возвышений! Чем только ни была она! И только в минуты несчастия она оценивала прошлое счастие и жалела потерянное… и всегда слишком поздно.
Неужели и теперь она бежит от истинного счастья и когда-нибудь пожалеет Оберштейн, герцога и все соединенное с ним? Смущенная и отчасти как бы оробевшая, Алина остановилась в Аугсбурге и пробыла три дня, не двигаясь далее. Франциска, давно знавшая близко и изучившая уже теперь до тонкости свою обожаемую барыню, заметила перемену в Алине, ее задумчивость и как бы нерешительность…
Но Алина, откровенная с ней во всем, молчала, и Франциска не смела и все только собиралась ежедневно заговорить и расспросить Алину.
Но судьба распорядилась иначе… С того дня, что Алина выехала из Оберштейна, и вплоть до Аугсбурга ехал за ней по пятам невидимый, но все видящий и знающий и даже все предвидящий за нее верный друг.
Барон Шенк за время разлуки с неблагодарной женщиной, которую любил как брат, не терял времени. Одна
В Аугсбурге он так же, как и прежде в других городах, остановился в гостинице недалеко от нее.
И Шенк заметил в Алине, за которой наблюдал, ту же перемену, что и Франциска. Она была печальна.
– Пришло время появиться! – сказал себе Шенк.
Однажды, когда Алина, задумчивая, сидела у себя, Франциска доложила ей, что какой-то господин желает ее видеть по важному делу и просит принять его.
– Как его имя? – спросила Алина.
– Он не говорит!
– Так спросите еще… Так я не приму.
Франциска ушла и вернулась, странно улыбаясь.
– Ну, что? – удивилась Алина.
– Мудреное. Насилу затвердила. Вероятно, турок… Он назвался: Али-мэ-ших… Шах… Погодите! Опять забыла…
– Намэт?
– Да-с. Именно. Так его зовут. Очень дурен собой. Но лицо и голос добрые.
– Шенк! Наверное, он! – вскрикнула Алина радостно.
Красавица поднялась и, приказав Франциске звать прибывшего, пошла к нему навстречу.
Конечно, это был Шенк.
Старые друзья встретились молча. Радость, написанная на лице Алины, непритворная и неудержимая, много сказала Шенку лучше всяких уверений. Сердце забилось в нем сильнее, как у влюбленного.
– Я верила… Я надеялась, что вы снова явитесь! – заговорила Алина. – Я верила, что мы увидимся. Не стыдно ли было исчезнуть на полгода!
– Больше, Алина! Больше! Я твердо знаю это. Моя жизнь была менее весела и разнообразна, чем ваша! – отвечал Шенк. – Но если вы меня не видали ни разу, то я все-таки изредка видал вас, хотя издалека.
– Каким образом?
– Я жил все время в Мосбахе. Когда вы ездили в Цвейбрюкен, я поехал тоже. Там я вас видел всякий день и раза три видел около себя.
– Как же я вас не видала?
– Вы не тем были заняты. Да я всегда терялся в толпе.
– Вам не стыдно было…
– Уйти? Нет. Так следовало, – грустно произнес Шенк. – Вот возвращаться не следовало к вам. Но что же делать – я люблю вас, и мне жаль вас. Поневоле вернешься. Но я явился ненадолго и в последний раз. Или же навсегда. Это будет зависеть от вас.
– Что вы хотите сказать?
– Я явился остановить вас на том роковом пути, на который вы теперь ступили. Я все знаю… Я знаю, что делал и говорил Доманский. Я знаю, что обещал вам поляк-фантазер, князь Радзивилл, и куда вы теперь едете. Я счел долгом друга явиться теперь и остановить вас. Неужели вы, умная женщина, не видите, не чувствуете, куда вас увлекают, на какую бессмысленную и в то же время опасную роль вас хотят обречь? Вы – наемная принцесса, чтобы играть роль наследницы московитского престола. Для чего? Разве вам будет какая-либо польза от всей этой комедии! Разве в самом деле вы явитесь на берега Дуная и русская армия провозгласит вас императрицей?