Принцесса Володимирская
Шрифт:
И действительно, принц по целым вечерам и ночам безвыходно сидел у новой аэндорской волшебницы, но юной, красивой и увлекательно умной, более неотразимой чарами лица и бюста, взгляда и улыбки, нежели чарами зелий и гаданий…
Принц молодой, но уже разочарованный донжуан, которому все надоело, нашел в этой волшебнице все то, что можно было встречать часто в отдельности во многих женщинах высшего круга… но что он встретил в первый раз соединенным в одной личности…
Всем обладала и была щедро одарена природой Алимэ-Шах-Намэт… и представляла собой действительно что-то сверхъестественное. Таким образом, к Новому
Шенк знал в Париже одну актрису-куртизанку, у которой было одних бриллиантов и золотых вещей на семь миллионов франков!.. Он мечтал о том же для себя и Алины. И благодаря принцу и другим герцогам и лордам, очарованным волшебницей, это становилось делом немудреным в недалеком будущем… Но умный и дальновидный Шенк не расчел одного…
Правительство Великобритании, позволявшее дурачиться всякому и дурачить всякого, не могло позволить того же относительно юного гостя, принца…
Связь его искренняя и, по-видимому, серьезная с какой-то багдадской очаровательницей и ведуньей стала притчей во языцех, всеобщим скандалом. Весть об этом распространилась по всей стране… Из дальних городов стали приезжать поглядеть на колдунью, от которой принц без ума, на которой чуть не собирается жениться!..
Король встревожился…
В один туманный день, рано утром, Шенк, Алимэ-Шах-Намэт, даже восковые старики телохранители, даже прислуга… были перевезены в другое помещение, где встретились со старыми, позабытыми в счастье друзьями – с Дитрихом-Фриде и с Ван-Тойрсом, то есть в тюрьму.
Алимэ-Шах-Намэт, допрошенная насчет чернокнижия, то есть всех книг, с ней арестованных, созналась, что колдовство было с ее стороны обманом, для наживы, что она действительно колдуньей быть не могла, ибо половины того, что есть в книгах, сама не понимает. На вопрос о происхождении и имени Алимэ созналась, что она вдова генерала французской армии Артюра де ла Тремуаль… Но через день допрошенная г-жа Тремуаль созналась поневоле, что она г-жа Алина Шель, жена саксонского негоцианта, которого бросила… На этот раз у нее оказался и документ на скромное название жены заводчика-коммерсанта. И г-жа Шель была тотчас освобождена, но со строжайшим приказом немедленно покинуть Лондон и Англию с первым же кораблем.
Это был королевский приказ!.. Наказание не за колдовство, а за волшебство над гостем-принцем, который с ума сходил и компрометировал себя, пока багдадская очаровательница сидела под арестом.
Шенк вместе с Дитрихом и Ван-Тойрсом остались в тюрьме, а Алина, под присмотром агента полиции, была доставлена в Ливерпуль и посажена на корабль…
Через сутки попутного ветра и сильного волнения в проливе Алина, одна-одинехонька, без товарища, без денег, почти без вещей, только с одним жезлом волшебницы, будто в насмешку, очутилась в Гавре. Она продала жезл, кольцо, цепочку, мантилью с кружевами… и выручила сорок франков.
XIV
Алина сразу даже не поняла всего ужаса своего положения. Она была одна, без денег, и в маленьком трактире-гостинице, где она остановилась, на нее смотрели подозрительно…
Выручив два золотых от продажи вещей, она могла прожить на эти деньги около месяца, но при условии не тратить ни гроша попусту. Но привычки взяли
Через день Алина купила себе лорнет за 15 франков, который ей был ни на что не нужен. Через пять дней у нее снова не было ни гроша, и она продала тот же лорнет в тот же магазин за восемь франков… При этом она продала последнюю вещь, которую могла продать, – дождевой зонтик! Оставалось одно носильное и необходимое платье.
Вскоре по приезде она вспомнила о графе Осинском и написала ему письмо, адресуя в польское посольство. Но прошло довольно времени, а ответа не было.
Наконец, однажды хозяин гостиницы попросил гостью заплатить или… съехать!
– Куда? – воскликнула пораженная женщина.
– Куда вам угодно!
– На улицу? Мне некуда идти! Стало быть, на улицу!
– Это не мое дело! – отозвался хозяин.
Алина с трудом выпросила сутки сроку… Она не могла в себя прийти! Все произошло так быстро, неожиданно, что голова ее шла кругом. Давно ли она с Шенком мечтала о миллионах, а тут вдруг нищета.
Продумав несколько часов кряду, Алина вдруг вспомнила, что когда-то она жила своим личным честным трудом – музыкой. Стоило только теперь дать концерт – и тотчас у нее будут большие деньги… Большие? Гроши, сравнительно с тем, что она имела в Лондоне, но сумма достаточная сравнительно с тем, что было теперь у нее в кармане, то есть двадцать четыре су.
Расспросив подробно хозяина гостиницы, Алина узнала имена и адреса всех музыкантов Гавра и, выбрав самого известного, притом профессора музыки, отправилась к нему за помощью.
Музыкант-виолончелист, уже старик, принял иностранку холодно и отказал наотрез устроить то, о чем она просила…
Просьба Алины заключалась в том, чтобы музыкант нанял помещение, сделал объявление о концерте приезжей арфистки и взялся устроить концерт.
– Вы можете, вычтя расходы, взять половину сбора себе! – предложила Алина. – То, что останется на мою долю, хватит мне, чтобы доехать до Парижа, где у меня родня.
Профессор не соглашался…
– Я не могу себя срамить! Быть может, вы не умеете взять ни одного аккорда на арфе. Как же я буду устраивать обман…
Алина предложила сыграть что-нибудь, но арфы не было… Мандолины тоже не было под рукой, ни у старика, ни у его друзей.
Музыкант объяснил, наконец, что по городу ходит итальянка, странствующая уличная арфистка, и посоветовал незнакомке отыскать ее, чтобы попросить инструмент для пробы… Музыканту просто хотелось отвязаться от непрошеной гостьи.
И дочь графа Велькомирского, жена богатого негоцианта, блестящая г-жа Тремуаль, волшебница Алимэ-Шах-Намэт… усталая, слегка голодная… сильно озябшая от зимней стужи, пробегала пешком целый день по всему городу, по грязи, разыскивая итальянку-арфистку, расспрашивая о ней во всех харчевнях, на всех базарах.
К вечеру Алина вернулась в свою гостиницу, не найдя арфистки… Голод мучил ее, и она решилась попросить обедать.
Хозяин в ответ на это стал грубо кричать на нее, говоря, что его дом не ночлежный приют для бродяг и что приезжая достаточно хороша собой, чтобы иметь возможность тотчас же заработать себе известным образом денег на обед и ночлег.
Вероятно, вид Алины выражал такое неподдельное отчаяние в эту минуту, что хозяин вдруг переменил тон и стал расспрашивать Алину, кто и откуда она и куда едет?