Принцип каратэ (сборник)
Шрифт:
А он для очистки совести позвонил в областной военкомат.
Добросовестность и полнота проверки подтверждали прекрасную организацию работы военкомата, но я не мог понять, что, собственно, вызвало такие затруднения?
— Не только в нашем районе, но и в городе, и в области адмирал Золотов никогда на военный учет не становился!
Честно говоря, я растерялся. Настолько, что едва не пролепетал по-детски: «Как же так? А кортик?»
— …На военном учете у нас состоял ныне покойный капитан первого ранга Золотов Иван Прохорович, — четко продолжал майор. — Проживал он по
Адрес совпадал. Валерий Федорович Золотов, адмиральский внук, жил именно там.
— …Иван Прохорович Золотов умер в позапрошлом году в возрасте шестидесяти девяти лет от острой сердечной недостаточности и похоронен с воинскими почестями на аллее Славы городского кладбища.
Майор закрыл папку.
— …Согласно существующему положению, холодное оружие офицеров флота может храниться в семье покойного без права ношения.
Исчерпывающий, предельно конкретный ответ.
Я поблагодарил, вышел в пустой, чисто выметенный коридор и медленно направился к выходу, переваривая полученную информацию.
Зачем же ему нужна эта ложь? Ну, положим, звание внука адмирала могло давать маленькие преимущества в детских играх, ну в школе какие-то крохотные привилегии, например, «из уважения к дедушке я тебе, Валера, сегодня двойку не поставлю», ведь проверять действительное звание Ивана Прохоровича никому бы не пришло в голову. Но школа-то закончена давным-давно, а он продолжает ходить во внуках! Может, прикрываясь дедушкой, Золотовы устраивают решение всяких житейских дел — выписать в обход очереди стройматериал для ремонта дачи или что-то другое в этом роде… Нет, исключено, любое официальное решение принимается только на основе соответствующего документа, слово, да еще лживое, к делу не пришьешь.
Так ничего и не придумав, я дошел до прокуратуры. Заглянул в канцелярию, спросил у Маргариты, не разыскивал ли кто, не звонили ли, получил поступившую почту.
В кабинете разобрал солидную пачку бумаг, акт судебно-химической экспертизы отложил в сторону.
"Представленная на исследование в опечатанном флаконе под номером один жидкость светлокоричневого цвета является смесью на спиртовой основе сахара, ванилина и растворимого кофе… Способ изготовления и состав компонентов характерны для суррогатированных алкогольных напитков домашней выработки…
В опечатанном флаконе под номером два находится низкосортное крепленое вино, полученное путем переработки яблок…"
Еще один сюрприз! И это вместо благородного «Мартеля» и загадочно-заграничного «Бордо»…
Вот вам и почтеннейший Валерий Федорович! Человек-блеф! Теперь понятно, почему Галина Марочникова обычную баню по-черному величает «финской»…
Ложь громоздится на ложь, все из одного ряда: фальсификация спиртного, упоминание о знакомствах с «сильными мира сего»… Скорее всего этот камуфляж — следствие укоренившейся привычки прикрывать собственную незначительность близостью к авторитетным людям и организациям. Но может ли эта привычка иметь какую-нибудь связь с преступлением?
С человеком-блефом нужно держать ухо востро: все, что его окружает, может оказаться фикцией, надувательством,
Следствие практически закончено, надо получить еще пару-тройку документов, и можно составлять обвинительное заключение. И если мои сомнения небезосновательны, то этим актом блефу будет придана юридическая сила.
Но кто может быть заинтересован в такой игре? Как могли развиваться события на самом деле?
На эти вопросы мозг должен был начать выдавать возможные варианты ответов, но он работал впустую, как магнитофон на холостом ходу, и мне показалось, что если хорошо прислушаться к себе, то можно различить шелест чистой ленты. Ничего толкового на ум не приходило.
Рабочий день подходил к концу, срочных дел на сегодня не было, и, если не подоспеет какое-нибудь происшествие, через полчаса можно будет идти домой.
Я вышел в коридор и толкнул дверь соседнего кабинета с табличкой "Лагин Ю. Л. ".
— Добрый вечер, Юрий Львович. Как поживаете?
— Мы поживаем. А ты, вижу, бездельничаешь?
Так всегда начинались наши диалоги. Лагин — добрый и умный человек, с огромным житейским и профессиональным опытом, но за тридцать лет следственной работы накопил немалый запас сарказма. Впрочем, я уже привык к его манере разговора, и мне нравилось общаться с ним. К тому же всегда можно было рассчитывать получить от него дельный совет.
— Бездельничаю, Юрий Львович. От вас ничего не скроешь.
— Ну тогда подожди пару минут, я допишу, и побездельничаем вместе. Ему было пятьдесят пять. Высокий, плотный, с большой головой, Лагин держался всегда солидно и внушительностью вида мог поспорить с шефом, недаром посетители, встречая в коридоре, часто путали его с прокурором.
Зато вне стен нашего учреждения его можно было принять за кого угодно, только не за следственного работника. Интеллигентными чертами лица и пышной, поредевшей спереди, но торчащей в обе стороны над висками шевелюрой он более всего напоминал композитора, известного скрипача или дирижера. Он и в действительности имел некоторое, хотя и специфическое, отношение к миру искусства: специалист по большим хозяйственным делам, расследовал организацию «левых» концертов и сопутствующих им хищений в областной филармонии. Говорят, что однажды толпа жаждущих любителей музыки приняла его за администратора и окружила, вымаливая лишний билетик или контрамарку. Хотя скорее всего это чья-то шутка.
— Ну-ну, так что, ты говоришь, у тебя стряслось? — Лагин закончил писать и откинулся на спинку стула.
— Стрястись ничего не стряслось…
— Отчего же тогда тебя гложут сомнения? И что ты хотел спросить у старика Лагина?
Нет, он не читал мысли. Но, как всякий хороший следователь, умел определять направление хода размышлений собеседника и его намерения.
— Странная штука получается, Юрий Львович. По делу практически все сделано, а ясности никакой…
— Такое бывает. — Лагин неопределенно крякнул, потирая руки и хитро посматривая на меня, ожидая продолжения.