Приносящая надежду

Воронина Тамара

– Это и есть истина, – сказал шут тем изменившимся голосом, каким он говорил об истине. Лена вздохнула.

– Не спорю. Так. Теперь расскажите, где была бы я, если бы первым, кто заговорил, со мной не был Маркус.

– На Путях, – вздохнул Маркус. – Одна. Как всякая Странница. Только ты все равно не такая, как они. И тебе было бы плохо одной, только бы ты все равно что-то делала. Без нас. Только что проку от этих твоих постоянных «япростаябаба»? Кто-то говорит, что сложная? Слава ветру, простая. Главное-то чего? Мы вместе… Нет. Главное – вывместе. Ты и шут. А потом уже – мы с тобой… нет, мы с вами.

– Если бы люди были хоть наполовину такие, как Маркус, – сообщил Гарвин, – я б их любил.

– За несравненный ум? – оживился Маркус. Пока они смеялись, Кристиан исчез. Сидел только что – и не сидит уже. Гару повел ушами, а больше никто

и внимания не обратил. Ну и что? Захочет – придет.

* * *

Лена решила пройтись по знакомым мирам, и получилось это так легко, как когда-то предсказывали Странницы.

Из эльфийского рая они заглянули в Кадинию, где все шло как шло. Правда, король Даг погиб во время бури (по описанию – цунами), было это больше десяти лет назад. Пока его старший сын не стал взрослым, регентом был Брон. А юный король, слава богу, унаследовал здравый ум отца и его привязанность к полукровке, так что правил теперь, не стесняясь спрашивать совета у дядюшки, получалось у них совсем неплохо. Межрасовых конфликтов здесь по-прежнему не было.

В мире Дарта стало еще лучше. Милит пошутил, что они, возможно присутствуют при рождении еще одного Владыки, а окружавшие их люди и эльфы не поняли, что тут смешного: ну да, Дарт вполне достоин, он уже и так вождь людей и эльфов, объединить сумел, помирить и вообще.

В Стении было прохладно – не больше тридцати градусов. Гарвин на всякий случай сделал щит и поручил его шуту – держи, мол, тренируйся, не напрягайся, у тебя и так получится. Так оно и вышло. Они нагло пришли в столицу, нагло навестили короля – король был все тот же, разве что совершенно седой. Сколько же лет прошло здесь? Встретил он их с истинно христианским смирением, о проклятии Лены, правда, говорить не хотел, так Маркус невежливо взял его за грудки и тряхнул. «Она хочетузнать, так что не стесняйся». И Лена без удовольствия узнала, что в течение пяти лет после их ухода смертность в мире повысилась почти вчетверо, но никаких эпидемий не было. Люди тонули, падали с крыш, ломали шеи, поскользнувшись на арбузной корке, умирали от ударов, сердечных приступов – в общем, быстро и без мучений. Ну неужели проклятие может действовать так избирательно? Или… или те, кто его услышал, в него поверилии убедили остальных? И любители острых ощущений в виде казней убедили себя, что вскорости помрут – и вскорости померли?

Казней больше не было. Даже разбойников не казнили. Эльфам разрешили свободно перемещаться – а они презрительно наплевали на разрешение, как прежде плевали на запрещение, продолжая жить в своих резервациях и вовсе не стремясь перемещаться ближе в людям.

А король всего лишь поседел. Сразу. Когда понял, что на него проклятие не подействовало.

В мире Олега царил мир…

От замка, на обитателей которого Гарвин наслал понос, остались развалины, – война…

Мир, в котором шут впервые увидел море, процветал…

Мир, в котором она едва не потеряла Маркуса, тоже процветал на свой лад – он был относительно первобытным, но Гарвин уловил тень давнего проклятия, так что мир, вероятно, сталпервобытным, когда людям надоели эльфы… дальше война и либо проклятие, либо взаимное уничтожение.

Сайбия победила южных варваров, высадив магический спецназ и захватив вождя и его приближенных, которые – вот ведь сволочи! – оказались довольно сильными магами, а своих же собратьев живьем варили. Монополисты. Во время краткой, но страшной магической войны погибли четырнадцать магов Сайбии: восемь эльфов, в числе которых был Сим, и шесть человек, в числе которых был Руст.

И везде они натыкались на вмешательство эльфа с коричневыми волосами и крокодильим кольцом. Крупномасштабные акции ему не удавались, зато он от души пакостил по-мелкому то здесь, то там. Он досаждал. Уже даже нисколько не маскируясь, в расчете на то, что Лена его узнает, а людям все эльфы на одно лицо, и раз один эльф убил человека, то люди непременно начнут мстить всем эльфам подряд. Бог знает сколько лет это срабатывало, а теперь вот перестало. Перестало!

* * *

На Лену снизошел не то чтоб покой, но определенная уверенность. Не в себе – наверное, если ее не было изначально, то появиться ей неоткуда, и даже не в том, что она делает, но уверенность в том, что пока все идет правильно. Как надо. Как должно. Раньше, в другой жизни, она не боялась сделать что-то непоправимое, просто потому что не делала ничего особенного, да и возможностей не имела это особенное делать. Потом, вместе с осознанием этой магии-силы-энергии, пришел натуральный

ужас перед ошибкой, и история с Дартом была самым наглядным примером. Теперь ужас сменила уверенность: а не дадут они ей сделать что-то непоправимо плохое. Не позволят совершить ошибку, которая станет роковой. Пусть они хоть задекларируют свое абсолютное послушание, она пока еще в своем уме, чтоб в это поверить. Они не откажутся, они пойдут, куда она скажет, и сделают, что она скажет, но вот отговорить – попробуют, обязательно попробуют, если что-то покажется им неправильным. А она все-таки к ним прислушивается. И будет! Потому что одна голова хорошо, но пять – впятеро лучше. Ведь даже Гарвин часто молчит по той же причине, что и дракон: рано знать. Или сам сомневается в истинности. А уж у Милита с Маркусом что на уме, то и на языке, хотя только здесь, между собой, потому что оба отнюдь не простачки. И что уж говорить о шуте! Шут, научившись управлять своей магией, стал куда спокойнее. Что-то сделатьу него не получалось, его магия была совершенно не такая, как у эльфов, не зря ж целитель так удивлялся… то ли он уже видел что-то подобное, то ли в глаза у него был встроен рентгеновский аппарат с анализатором и классификатором видов магии. Но созданный Гарвином щит он держал неограниченно долго и нисколько от этого не уставал. Словно его магия была так же неисчерпаема, как и Ленина… В общем, в этом она тоже была уверена: их магия одного рода. Просто женская и мужская. У шута не получалось держать заклинания Милита, не получалось швыряться комками огня или ледяных игл, тем более не получился бы ни огненный смерч, ни первый холод, но когда они в очередной раз вернулись в Тауларм, Лена попросила Лиасса создать купол света – и шут легко подхватил этот купол и держал его себе, как атлант, совершенно не напрягаясь. Магия защиты. И все. Драться он по-прежнему умел только руками.

У Милита доминировала магия разрушения – магия смерти. У Лены – получалось, что магия жизни. У шута – магия защиты… И черт с ней, с классификацией…

С Лиассом она встретилась как с отцом родным – сильно соскучилась. Гарвина это почему-то очень удивляло. Он объяснял: «Странно, ведь от первой встречи с эльфами у тебя должно было остаться самое плохое впечатление, а ты умудрилась полюбить не только эльфов вообще, но и Владыку, который с тобой обошелся… в общем, плохо обошелся. Как бы ни понимала ты его мотивы, ведь все равно не лучшие твои воспоминания». Уж конечно, не лучшие. Страх и за Маркуса с шутом, и за себя. Унижение. Обида. Да столько Лена за всю прежнюю жизнь не испытывала, сколько за тот день. А все равно и эльфов полюбила непонятно за что – не за красоту же мультяшную, и Лиасса лично… Так ведь и он тоже! И он. Лена случайно посмотрелаему с глаза, и ее окатило волной нежности. Ей-богу, он к родной дочери так не относился, как к ней., Кайла так не любил, как ее. Потому что какие-то надежды с ней связывал? За неопределенное будущее не любят.

* * *

Она решила: побудем здесь подольше. Без повода. Просто так. И мужчины отнеслись к ее решению так же легко, как отнеслись бы к любому другому. Они проще смотрели на жизнь. Они легче забывали привязанности. Собственно, у Маркуса здесь не было никого, да и у шута оставалась только память о дружбе (и дружбе ли?) с королем, но даже он чувствовал некоторую неловкость: Родагу было за шестьдесят, а шуту все те же тридцать с небольшим. А эльфы и подавно. Милит и Кайл особо не дружили, отцом и сыном были скорее формально, Кайл бабушку любил больше, чем отца, а прадеда больше, чем бабушку. Гарвин же был одинок как-то изначально. Уходя отсюда они ничего не теряли. Милит, конечно, любил мать и обожал Владыку, однако похоже было, что Лена ухитрилась затмить все прежние его связи. Он образовался встрече с семьей, но буквально через день готов был идти дальше. А Гарвин даже и не особенно радовался… как не особенно радовались ему. Друзей у него вовсе не было. Друзья Милита прошли мимо него по Кругу – и не забыли до конца, как не забыли и сын, и мать, и дед. Злопамятные.

Странно, но Лене этот чужой мир оказался более дорог, чем Маркусу и шуту, этот эльфийский город – роднее, чем Милиту и Гарвину.

А Тауларм был город.Замечательный, гармоничный, красивый город, окруженный не огородами, но садами – ох, какие же яблоки выращивали эльфы! Они дикую грушу окультурили – и людей научили, такая вкуснятина была, хотя от груши имела только форму, вкусом напоминала нечто среднее между яблоком и абрикосом. Каменные дома сменили большинство бревенчатых. и трудно уже было представить, что когда-то здесь под унылым мелким дождем неулыбчивые высокие мужчины с усталыми глазами ставили ровные ряды одинаковых палаток.