Приносящая надежду

Воронина Тамара

Умер Эвин Суват, и ненадолго пережил его эльф Кармин. Яд Трехмирья все-таки проник в их кровь, и даже человек умер всего в пятьдесят семь лет, а Кармин был хоть и стар для эльфа, тоже мог бы прожить лет на двадцать дольше. Их тела сожгли на одном костре, и на его месте, на берегу реки, поставили памятник. Высокий обелиск, а у подножия – виола и меч. Менестрель и солдат. Последние обитатели погибшего мира. Несентиментальные эльфы посадили вокруг огромное количество цветов и не забывали следить за ними. Впрочем, эльфы ни о чем не забывали. Никогда. В отличие от людей. Например, от Лены Карелиной.

* * *

Странно, но то ли сумели ее убедить в абсолютной ее необходимости

и полезности, то ли просто мания величия начала развиваться, но Лена чувствовала эту потребность: не просто гулять по мирам и наблюдать, а вмешиваться по мере возможности. Чуточку. Не то чтоб сознательно корректировать ход истории, но чисто инстинктивно помогать тем, кто казался достойным помощи, вот как Дарт. От непоправимой ошибки ее уберегут либо спутники, либо наглый ар-дракон. А если и не уберегут – придется заплатить и за ошибку. Боялась она этого – расплаты – страшно. Боялась даже не осуждающих взглядов, а самой себя. Чтоб на Светлую с осуждением посмотрели, она такое сотворить должна, до чего Лене и не додуматься никогда. Может, чтоб подлечить эту манию величия она и захотела побыть в Сайбии, где к ней попривыкли и не особенно стеснялись, могли и пошутить, и усомниться, а не смотрели снизу вверх, как на истину в последней инстанции. Потому что истиной был шут. Лена научилась примериваться на него, потому что рассуждать так, как он, у нее не получалось. Лена ни за что не смогла бы найти ни оправданий, ни объяснений для собственной казни, а он находил. Он оправдывал Родага и понимал короля Стении. Не то чтоб он был неумолимый логик, логиком был скорее Гарвин, но Гарвин был и циником, а шут – нет. Шут был не более человечен, он был просто человечен. Вот как Маркус, только Маркус рассуждать не любил, глубинная суть вещей его волновала мало, «здесь и сейчас» казалось более важным, а право думать он предоставлял другим. Гарвин, может, был и умнее, и уж точно образованнее, но спуститься с высот своего заведомого превосходства он не мог. Или не хотел. То, что он думал и делал, вполне согласовывалось с его моралью – с моралью эльфов, потому что Милит просто не любил спорить с Леной. А Гарвин любил и ничуточки с ней не церемонился. Шут даже порой взрывался на свой лад: молча и сильно бил Гарвина все тем же приемом – согнутыми пальцами в бок, причем так быстро, что тот не успевал ни защититься, ни уклониться, а уже потом покорно склонял голову, выслушивая упреки Лены. А Маркус одобрительно кивал: так ему! Однажды взорвался и Маркус, но он приемами рукопашного боя владел не так хорошо, как шут. Потому он просто двинул Гарвину в челюсть – и получил сдачи, скорее рефлекторно, чем сознательно. Лена наорала на обоих и пригрозила, что оставит их, когда отправится в Путь. Они, конечно, не поверили, и Лена решила их проучить. Предупредив Лиасса, она забрала шута, Милита и Гару и сделала Шаг. И горько об этом пожалела, потому что мужчины принялись ее пилить. В скрытой форме. Она удивилась: а вы, мол, вдвоем меня защитить в случае чего не сможете? Или Корина боитесь? Шут обстоятельно ответил: «Против Корина мы действительно слабоваты оба, даже Милит, а что уж говорить обо мне. Только разве в этом дело? Большей частью ты не нуждаешься в защите. Стоило ли наказывать их так серьезно? Маркус же изведется весь и будет на Гарвина с кулаками лезть каждый день».

И Лена решила не проявлять характер, вернулась за присмиревшими друзьями и снова Шагнула тот же мир. На общую беду.

* * *

В небольшом городке они зашли в трактир, аккуратный, чистенький, почти стерильный, и шут традиционно достал из футляра аллель. В зале произошло оживление, и они это оживление истолковали неправильно. Собственно, шут успел только начать балладу, как невесть откуда налетели вооруженные люди. Ему приставили к горлу меч, на Милита и Гарвина направили пару жезлов странной формы и прикрикнули: «Никакой магии, эльф!» – и они повиновались. Лена растерялась так, что сказать ничего не успела.

– Менестрель? – спросил шута некто, похожий на офицера. – Твои спутники? Так… Проводник?

–

Ага, – кивнул Маркус. Мачо с площади Ленина… то есть с главной площади Сайбы. Спокойный, уверенный в себе, с некоторой пустотой вокруг: пара посетителей пятилась от него подальше.

– Откуда ты их привел?

– Из Трехмирья, – безмятежно соврал Маркус. – А что? Разве к вам нельзя приходить?

– Почему? К нам можно приходить. Можно даже приводить менестрелей. Вот только петь им нельзя. Так что извольте проследовать в магистратуру. Все. Эльфы, будьте благоразумны.

Для начала офицер разбил аллель. В щепки, которые бросил в огонь. Лена оцепенело смотрела в пламя. Опять вляпались? Потом их вывели из трактира. Дремавший Гару удивленно вскочил, и Маркус мгновенно взял его на поводок, уверив стражу, что пес хорошо обучен. От эльфов не отводили жезлов, от удивленного шута не убирали меча, только вот упирали лезвие в спину. Идти, права, пришлось, недолго, магистратура оказалась в двух кварталах – низкое и просторное здание. У них отобрали вещи, побросав их на обширный стол, у мужчин забрали оружие, а на Ленин кинжал только покосились, потом осмотрели ее саму и здраво решили, что опасности она не представляет даже с пулеметом. Шута держали немного в стороне.

Аиллена, не говори, кто ты.

Почему, Гарвин?

Потому что в мире, где нельзя петь, нельзя и рассказывать. Молчи. Ты не Странница.

Но Гар…

лена. не надо. молчи.

К ним вышел скучной внешности человек, сел за другой стол – деловой, заваленный бумагами, заставленный чернильницами, подставками для перьев, шкатулками и подсвечниками.

– Проводник?

– Проводник, – снова признался Маркус. – Я не знал, что к вам нельзя ходить.

– Можно. Ты привел этих четверых? Зачем пришли эльфы?

– А я знаю? – удивился Маркус. – Мне платят, я веду.

– Почему же ты все еще с ними?

– А обратно их ты поведешь? Они на месяц хотели. Зачем – их и спрашивай.

– Эльфы, зачем вы пришли в наш мир?

– Посмотреть, – спокойно ответил Гарвин. – Много работали последние годы, решили отдохнуть. А что, у вас предубеждение против эльфов?

Мужчина почесал кончиком пера нос.

– Не люблю, – признался он, – но ты же не станешь возражать, что вас редко кто любит? А закона никакого нет, что эльфам нельзя ходить в наш мир. Пришли – и пришли. Соблюдайте законы, уважайте власть и отдыхайте себе спокойно. Женщина твоя, Проводник?

– Моя, – сказал Милит так, что ему едва не поверила даже Лена. Мужчина вытаращил глаза, недоверчиво глянул на Лену, потом на Милита, потом снова на Лену. – Ты удивлен?

– Ну… Эльфы обычно… с другими женщинами… Эта вроде тебя и постарше… ну… и… как сказать…

– Лучше помолчать, – посоветовал Гарвин, – чтобы глупость не сморозить. Мы от вас отличаемся в числе прочего и тем, что красивы. Все. Поголовно. Так?

– Так, – неохотно согласился мужчина и покусал кончик пера.

– Потому мы и не обращаем внимания на внешнюю красоту, – заключил Гарвин.

– А, понятно… То есть она добрая и хорошая… – промямлил мужчина, стараясь на Лену не смотреть. Милит вполне собственнически обнял ее за плечи, чтоб уж никаких сомнений не возникало, и спокойно объяснил:

– Я ее люблю. Я старше ее лет на семьдесят. Она в тысячу раз лучше всякой женщины, какую я знал до нее. К тому же так случилось, что она спасла мне жизнь. Но я понимаю твое удивление. Так что если ты извинишься, этого будет достаточно.

– Ты извини меня, уважаемая, – привстав, поклонился мужчина. – не хотел я тебя обидеть, просто раньше с эльфами видал только таких, знаешь, вертлявых да молоденьких красоток. Ну, видать, у вас это серьезно. Прости уж.

Лена кивком простила.

– Мало ты эльфов, наверное, видел, – пожал плечами Гарвин. – У меня дочь замужем за человеком была, так поверь мне, он мало чем от тебя отличался, разве что помоложе был лет на десять.