Принуждение к миру
Шрифт:
Сначала Тарасов уловил шлепок пули о камень, потом услышал тихий – стреляли из винтовки с глушителем – звук выстрела.
Упавшие бойцы группы замерли, вглядываясь в стену леса в сорока шагах от возвышенности.
Тарасов тоже застыл, навострив уши, готовя себя к темповому действию.
Ни одна веточка близстоящих деревьев и кустов не шевельнулась, но стрелок был где-то здесь, почти рядом, и ловил очевидно очередную мишень, озадаченный слаженным маневром жертв.
– На раз! – выдохнул Тарасов; это означало вопрос: живы,
– Ван, – просипел Нос, включая рацию.
– Ту, – отозвался следом Доктор.
– Сри, – ответил Хохол сдавленным голосом.
Тарасов облегчённо вздохнул: никто не был ранен.
– На два! – Слова означали команду приготовиться к работе по стресс-варианту, который за много лет сотрудничества и проведения совместных операций все выучили назубок.
Выстрел!
Пуля вонзилась в бугорок прямо перед лицом Владислава.
– Три!
Группа «вскипела»: бойцы бросились в разные стороны, качаясь из стороны в сторону, то и дело падая за бугры и камни, перекатываясь на метр-два и снова вскакивая. Поймать их на прицел сейчас не смог бы и профессионал-снайпер, так слаженно и грамотно они побежали, растягивая фронт обстрела и мешая стрелку целиться. Поэтому неизвестный киллер успел выстрелить ещё только раз, потом понял маневр противника и начал отступление.
Однако Тарасов успел заметить, откуда раздался последний выстрел, и метнулся к лесу, переходя в темп.
Ему хватило минуты, чтобы догнать стрелка – тот успел обернуться, поднять винтовку. Тарасов «сделал пластилин» – так назывался приём из техники русбоя, отчего стрелок повернулся вокруг своей оси и упал лицом в сухую подушку лишайника.
В ухе пискнула бусина рации.
– Ищите других! – бросил Тарасов. – Он наверняка не один!
Где-то затрещали кусты, покатились камни.
– Слева от меня! Брать живым!
Удаляющийся топот, треск ветвей, шорохи, каменные шлепки.
Снова пискнула рация.
– Периметр! – коротко сказал Тарасов.
Это была команда Доктору, оставшемуся в лагере, стеречь подходы к лагерю. Он услышал шум в лесу и на всякий случай запрашивал инструкции по рации.
В сотне метров от Тарасова раздался выстрел, затем крик. И всё стихло.
– Голос? – проговорил он.
– Порядок, командир, – отозвался Хан. – Кроме твоего, было ещё двое. Одного задержали, второй сиганул с обрыва в реку.
– Понаблюдай за рекой, вдруг выплывет. Задержанного в лагерь.
– Есть!
Усмирённый Владиславом стрелок (винтовочка у него очень даже недурна, а главное – не наша, немецкая) зашевелился, поднял голову.
На нём была маска – вязаная шапочка-«чеченка» чёрного цвета, и Тарасов одним движением сорвал её.
Смуглое лицо, давняя небритость, усики, глаза мутные, желтоватые, волосы тёмные, грязные, свалявшиеся так, будто были завязаны в косички.
– Привет, – доброжелательно сказал Тарасов. – Кто, откуда, зачем стрелял, кто дал задание?
Стрелок
Тарасов рывком за воротник комбинезона поднял его на ноги.
Он был настолько лёгкий и тощий, что пятнистый комбез болтался на нём как на вешалке.
– Таныш тугел, – пробормотал он.
– Не понимаешь, – огорчился Тарасов. – Что ж, будем искать нетрадиционные методы коммуникации. Руки за голову, шагай.
Незнакомец вдруг бросился бежать, но Тарасов, готовый к любой неожиданности, догнал его и сунул носом в промоину с грязью. Подержал немного, избегая судорожных ударов и летящих брызг, выдернул голову киллера из ямы.
– Больше не будешь? Или тебя доставить в лагерь полумёртвым?
– Ма кирэк, – выбулькнул киллер.
Тарасов вытер ему лицо травой, обыскал, нашёл нож, фонарик, колоду игральных карт, мобильный телефон, рассовал по карманам.
– Всё?
– Анлашылмый.
– По-моему ты ругаешься.
– Ма сэйлэш-ергэ…
– А зря, не стоило бы усугублять своё положение. – Владислав подобрал винтовку тощего. – Вперёд!
Через несколько минут они выбрались на опушку леса, подошли к палаткам лагеря.
Нос и Хан подвели своего пленного.
– Хохол остался на берегу.
Тарасов оглядел напарника тощего.
Он был пониже и покрепче, но тоже не являл собой крутого спецназовца, хотя и был одет в пятнистый комбез образца конца прошлого века. Голова у него была угловатая, составленная из одних бугров, волосы рыжие, борода пегая, нос картошкой и мутные голубоватые глазки-буравчики.
– Будем знакомиться? – спросил Тарасов. – Или ты тоже ничего не понимаешь по-русски?
В глубине глаз-буравчиков незнакомца (лет сорок, наверно) мелькнула тень, но он промолчал.
– Понятно, – огорчённо кивнул Тарасов. – Киллеры не сдаются. Чем он был вооружён?
Нос подал винтовку, такую же, какую Владислав отнял у своего задержанного.
– «Хеклер и кох», недурно. Такие пушки в местных магазинах не купишь. Что будем с ними делать, парни?
– Утопить, – буркнул Нос.
Появился Хохол, неся в руке полусвёрнутую палатку.
– Там у них лагерь разбит, по ту сторону Опухоли, метров триста отсюда. Рюкзаки, бинокли, радиометр – всё немецкое.
– С войны, что ли, здесь сидят? – пошутил Доктор. – В сорок первом как забросили, так и шастают тут по лесам, поезда под откосы пускают.
Тарасов сдвинул брови, и Кирилл смущённо засопел, сообразив, что шутит не к месту.
– Принесите топорик.
Нос нырнул в хозяйственную палатку, вернулся с небольшим топориком для рубки сушняка.
– Руку на плаху.
Хан сдавил запястье рыжеволосого, силой прижал ладонь к чурбачку, предназначенному служить стулом.
– Уговаривать долго не буду, – равнодушно сказал Тарасов. – Ты всё равно заговоришь, я вижу, что ты меня понимаешь, только останешься без пальца. Или вовсе без руки. Выбирай.