Природа хрупких вещей

Мейсснер Сьюзан

Он надевает пальто и поводит плечами.

— Обычно мы не связываемся с конторой, когда бываем в командировках.

— А если что-то случится?

— Что, например?

Я моргаю, пытаясь скрыть удивление.

— Ну… вдруг Кэт заболеет, или в доме случится пожар, или я упаду и сломаю ногу?

Мартин непринужденно улыбается.

— Софи, я уверен, ты найдешь выход из положения. Да и чем я сумею помочь издалека, если произойдет несчастье?

Он снимает с вешалки шляпу, надевает ее, поднимает с пола саквояж.

— Вернусь через четыре дня, может, через пять. А ты, Кэт, будь умницей.

По-моему, он даже не замечает, что на Кэт старое платье, или ему все равно. А может, считает, что я быстрее уговорю Кэт расстаться с нарядами, которые ей малы, а значит, нечего и воду мутить.

Мартин поворачивается ко мне. Будь мы обычной супружеской парой, он бы сейчас поцеловал меня на прощанье. Но мы — не обычная супружеская пара.

Видно, что он торопится уйти, словно ему не терпится пуститься в ожидающее его приключение. Вероятно,

для Мартина это своеобразный способ совладать с горем: дорога, манящий горизонт позволяют ему на время отрешиться от всего, что напоминает о том, чего он лишился.

— Счастливого пути, — желаю я.

Мартин открывает дверь на улицу и уходит в прохладный туман тихого воскресного утра.

Глава 6

30 марта 1905 г.

Дорогая мамочка!

Ты, наверное, недоумеваешь по поводу обратного адреса на конверте, в котором пришло письмо. Я вышла замуж за человека из Сан-Франциско. Его зовут Мартин Хокинг, он запечатлен на фотографии рядом со мной. Мартин — вдовец, у него маленькая дочка, Кэтрин. Ей пять лет, мы все зовем ее Кэт. Надеюсь, в скором времени пришлю тебе и ее фото.

Совершенно неважно, как я познакомилась с Мартином. Скажу только, что наши пути пересеклись в подходящее время для нас обоих. Я знаю, ты думаешь, что в Нью-Йорке я могла бы начать новую жизнь, и я очень ценю все, что ты сделала, помогая мне попасть в Америку, но на Манхэттене я больше не могла оставаться — по многим причинам. Мама, это не то место, где ты мечтала бы меня видеть, а все, чего ты желала для своей дочери, у меня теперь есть. Мартин хорошо зарабатывает, у него прекрасный дом здесь, в городе, и я ни в чем не нуждаюсь. У меня даже есть своя спальня, как я того хотела, и он не возражал. Думаю, он до сих пор оплакивает кончину своей первой жены. Он о ней мало говорит, и я этому рада. По работе Мартин часто бывает в разъездах; он служит в одной из страховых компаний.

Не скажу, что мы с Мартином добрые друзья, но надеюсь, что со временем мы ими станем. Кроме старых ран, общее у нас с Мартином одно: стремление создать уютный дом для милой Кэт. Она очень тяжело переживает смерть матери. Бедняжка совсем не разговаривает. Я вижу боль утраты в ее глазах, когда она смотрит на меня, на все вокруг. Надеюсь, со временем ее скорбь уменьшится и она снова захочет слышать свой голос.

МысКэтнаходимчемзанятьсебя,покаМартинанет дома, — отправляемся погулять в погожие деньки, когда не холодно и не идет дождь. Здесь много парков, есть библиотека и магазины. Рядом океан, и я всегда могу купить свежую рыбу. В Сан-Франциско, бывает, дрожит земля. Буквально несколько дней назад был толчок. Он длился всего несколько секунд, но я очень испугалась. Правда, Мартин заверил меня, что земле свойственно периодически выправлять себя. Потому она и трясется. Я привыкну к ее колебаниям, сказал он. Все, кто живет в Сан-Франциско, к этому привыкают. Я не сомневаюсь в его правоте.

Через дорогу от нас живет одна леди с ребенком. Я вижу, как она выходит из своего дома или заходит туда, и надеюсь в скором времени с ней познакомиться. Остальные люди, что обитают по соседству, постарше и довольно приветливы, когда мы встречаемся на улице. Но, по-моему, они как-то настороженно относятся ко мне, и я об этом сказала Мартину. Он ответил, что для здешних жителей все иммигранты — подозрительные личности. Мы живем недалеко от Китайского квартала, куда я не наведываюсь, но, когда бываю в центре, замечаю, как некоторые злобно смотрят на китайцев с длинными косичками, падающими им на спины.

Думаю, я могу быть счастлива в Сан-Франциско, и хочу, чтобы ты не волновалась. Мартин — довольно закрытый человек, но, возможно, со временем между нами возникнет привязанность, а я, как тебе известно, не тороплюсь. Если Мейсон свяжется с тобой, пожалуйста, передай ему, что я не держу на него зла за то, что он бросил меня в Нью-Йорке. После его отъезда мне пришлось нелегко, но теперь я с радостью исполняю роль матери Кэт, тем более что, скорей всего, другого ребенка у меня никогда не будет.

Передай братьям, их женам и малышам, что я всех их люблю. Я скучаю и часто думаю о тебе, и очень благодарна, что ты разрешила мне взять с собой старую тетрадку отца, в которой он записывал слова. Я знаю, что ты очень дорожила ею. Каждое утро я заглядываю в нее и выбираю какое-нибудь слово. Сегодня выбрала «ренессанс». То есть «возрождение». Именно такое у меня сейчас состояние, мама, — будто я возродилась. Наконец-то я чувствую, что мне выпал шанс начать все сначала.

Я нередко жалела, что нельзя повернуть время вспять и многое сделать иначе, но, может быть, лучше уж начать жизнь с чистого листа, нежели возвращаться назад и надеяться, что тебе хватит мужества и мудрости поступить иначе.

Прошу тебя, мама, порадуйся за меня…

***

Мы с

Кэт отправили по почте запоздалое письмо моей матери — то самое, что я переписывала раз пять, — и теперь возвращаемся домой. Начинается дождь. Мы понимали, что можем угодить под ливень, но все равно вышли из дома, потому что у меня не было почтовых марок, а Мартин все ящики письменного стола в библиотеке держит на запоре. Я это знаю, потому как пыталась их выдвинуть — не из любопытства: просто дни тянутся медленнее, когда Мартин бывает в отъезде, и однажды я подумала, что нам с Кэт надо бы навестить миссис Льюис, раз уж она приглашала нас в гости. Только вот я не знала, как найти к ней дорогу. Я надеялась отыскать ее адрес среди бумаг Мартина, но стол был заперт. В другой раз я хотела взять одну из авторучек Мартина, поскольку в моей кончились чернила, а стол опять оказался заперт. Я опустилась на стул недоумевая: деньги, если Мартин решил хранить их дома, он держал бы в одном из выдвижных ящиков, так зачем запирать все до единого? Совершенно очевидно, что он никому не хочет показывать их содержимое. Что еще он может прятать в столе, кроме документов, касающихся его работы, приходно-расходной книги и, может быть, пары банковских книжек?

Я спросила его про стол, когда он вернулся домой. Объяснила, что в его отсутствие мне понадобилась авторучка, так как в моей закончились чернила. Однако Мартин в том никакой проблемы не усмотрел: заявил, что мне нет необходимости заручаться его одобрением по поводу каждой пустячной покупки. Если понадобились чернила, значит, я иду в магазин канцелярских товаров и на деньги, что он дает мне на расходы, покупаю любые чернила, какие захочу. Он мне доверяет.

Сегодня, сообразив, что мне нужна марка, — надо же наконец отправить письмо маме, — я опять полезла в его письменный стол, рассчитывая на удачу: вдруг ящики не заперты и в одном из них лежат почтовые марки. Увы, Мартин не забыл их закрыть на ключ, и мы с Кэт потащились на почту под затянувшими небо свинцовыми тучами.

Полагаю, желание Мартина сделать письменный стол исключительно личной территорией вообще присуще мужчинам. Но мне о том трудно судить: у папы письменного стола не было.

Спустя час мы возвращаемся, снимаем верхнюю одежду, и тут я замечаю маленький конверт, который был опущен в прорезь на двери и теперь лежит на коврике у входа. Вообще-то, первой на него обращает внимание Кэт. После того как я пообещала сшить одежду для кукол из тех старых нарядов, что ей малы, она наконец-то стала носить купленные платья. Шурша юбками, которые будто шепотом спрашивали: «Что это?», Кэт наклонилась и подняла конверт.

— Милая, открой письмо, пожалуйста, и мы посмотрим, от кого оно.

Я вешаю наши плащи, наблюдая, как Кэт осторожно вскрывает конверт, запечатанный воском с оттиском монограммы «Э». Она разворачивает вложенный в него единственный листок и подает мне. В верхней части значится: «Элизабет Рейнолдс». Чернила сверкают, как бронза. Я вслух читаю записку:

Дорогая миссис Хокинг. Если вы принимаете гостей, мы с Тимми очень бы хотели навестить вас сегодня после обеда, в половине третьего, и лично засвидетельствовать свое почтение. Мы бесконечно рады, что вы теперь наши соседи. Мы зайдем ненадолго! Если время неподходящее, просто пошлите записку в дом прямо напротив вашего, и мы условимся о встрече на какой-нибудь другой день.

Искренне ваша, Либби Рейнолдс.

— Мы принимаем гостей? — Я смотрю на Кэт, не в силах сдержать расплывающуюся на лице улыбку. Живем здесь почти месяц, и вот наконец-то я познакомлюсь с соседкой! Восторгу моему нет предела.

Кэт лишь моргает, таращась на меня.

— У нас будут гости, дорогая!

Весь следующий час я бегаю из комнаты в комнату, проверяя, нет ли где паутины, все ли столы блестят, не лежит ли где пыль. Но я только и делаю, что целыми днями слежу за порядком в доме и занимаюсь Кэт, — других дел у меня нет, так что в комнатах чисто, но я все равно прохожусь по поверхностям метелкой из перьев. За несколько минут до половины третьего ставлю на маленький огонь чайник, надеясь, что уговорю миссис Рейнолдс выпить с нами чаю. Затем поправляю ленты на голове Кэт и со своего лица убираю назад волосы.

Наверное, не следует торчать у двери, решаю я и обращаюсь к Кэт:

— Не возражаешь, если мы с тобой посмотрим книжки, пока ждем леди из дома напротив?

Взяв в руки по книге, мы усаживаемся в гостиной. Кэт, как и я, прислушивается к шагам на крыльце. Звенит звонок. Я заставляю себя не спешить. Встаю со стула степенно, как настоящая леди, принимающая гостей, а Кэт вскакивает на ноги.

— Готова? — спрашиваю я. Девочка кивает.

Мы идем в холл, я отворяю дверь. Небо чуть просветлело, улица и листва на деревьях блестят.

На крыльце стоит женщина. На ней восхитительное зеленое платье с отделкой кремового цвета. Одной рукой она придерживает маленького мальчика, в другой у нее тарелка, прикрытая льняной салфеткой. Она шире распахивает глаза, словно удивлена тем, что мы с Кэт дома.

— Здравствуйте, — приветствую я ее со всей изысканностью, какую способна изобразить, но, конечно же, голос у меня такой, как всегда.

Женщина как будто оправляется от того, что ее удивило. Произносит оживленно:

— Добрый день. Я — Либби Рейнолдс. А это Тимми. Мы давно хотели познакомиться с новыми соседями, с вами и вашим мужем, и вот, только я отправила вам записку, погода чуть не сорвала нашу встречу. Я так рада, что дождь прекратился.