Природа хрупких вещей
Шрифт:
Ростом она немного ниже меня и полнее. Белокурые волосы медового оттенка. Губы пухлые, зубы крупные и ровные. Ее сынишке на вид примерно годик.
— Софи Хокинг. Входите, прошу вас.
— Если мы вам не помешаем? — вежливо интересуется она.
— Ничуть.
Либби Рейнолдс переступает порог, и я затворяю дверь.
— Надо же, здесь все осталось как при миссис Кинчело, вся ее обстановка. Приятная неожиданность! — восклицает она, обводя взглядом холл.
Это так — Мартин ничего не менял. Напольная вешалка, люстра, восточный ковер у наших ног, маленький столик у лестницы, куда я обычно кладу почту.
— Миссис Кинчело? —
— Жена врача. Раньше это был ее дом.
— Да. Да, конечно. — Мы все идем в гостиную. — Располагайтесь, пожалуйста. — Я жестом показываю на один из диванов. Либби садится, сына усаживает к себе на колени. Я опускаюсь в кресло напротив. Кэт устраивается на полу у камина и принимается листать книжку.
— Судя по вашему акценту, вы, полагаю, не из этих мест, — дружелюбным тоном замечает Либби.
— Нет. Я родом из Ирландии. С севера.
— И это ваша дочка? — Она кивает на Кэт, сидящую на ковре у моих ног.
— М-м. Да. Это Кэт.
— Кэт? — улыбается Либби.
— Сокращенно от Кэтрин.
Либби смотрит на девочку.
— Какая ты чудесная малышка. И сколько же тебе годиков, Кэт?
Та пару секунд смотрит на гостью и затем обращает взгляд на меня.
— Ей в июне исполнится шесть, — быстро говорю я.
Либби медленно поднимает голову, видимо начиная понимать, что с Кэт что-то неладно.
— Что ж, — продолжает она, — очень рада знакомству. Во всем квартале только мы с вами молодые мамочки! Я ужасно огорчилась, узнав, что доктора Кинчело переманили на работу в Аргентину. Его жена, Маргарет, очень милая женщина, всегда соглашалась посидеть с Тимми, если у Честера возникало какое-то вечернее мероприятие, на котором я вдруг обязана была присутствовать. Мой муж — заместитель директора одного частного учебного заведения, Академии, и они там постоянно ставят спектакли и организуют концерты. И я так скучаю по маленьким сынишкам Кинчело. Тимми любил смотреть, как они бегают и играют. Для меня стало приятным сюрпризом, когда вы с мужем и дочкой поселились здесь. Она у вас одна?
— Д-да, — смущенно отвечаю я.
— А откуда вы переехали? Прежде жили где-то здесь, в городе?
— Э-э-э… м-м… — снова запинаюсь я. — Мой… мой муж работал в Лос-Анджелесе, а потом… э-э-э… он приехал работать сюда.
Либби смотрит на меня с любопытством. Ответы на столь легкие вопросы должны бы сами собой слетать с языка.
— Чудесно, — роняет она. — И чем занимается ваш муж?
Наконец-то несложный вопрос.
— Он работает в страховой компании. Правда, все время в разъездах. Оценивает риски.
— Один мой кузен тоже продает полисы страхования жизни. В Портленде, — говорит Либби. — В какой страховой компании работает ваш муж?
Я краснею от волнения. Я не спросила у Мартина название компании, в которой он служит. Мне было все равно. И пока Либби не поинтересовалась, я не задумывалась о том, что, пожалуй, знать это нужно. Мартин сказал, для него важно, чтобы потенциальные клиенты видели в нем счастливого семьянина, ведь ни один богатый человек не пожелал бы лицом к лицу столкнуться с живым свидетельством того, что его тоже может настигнуть трагедия, — пусть даже тогда, когда он покупает страховку. Потому он и послал за мной. Но за месяц замужества я не встретила ни одного клиента Мартина, не ответила ни на один телефонный звонок, связанный с его работой, — телефон вообще молчал, — не видела ни одного письма от работодателя
Либби ждет моего ответа.
— Он… то есть… это новая работа, и я не… я не… — Мой голос постепенно затихает.
— Миссис Хокинг, все в порядке? — Либби с выражением озабоченности на лице склоняет голову набок.
Провокационный вопрос. Честный ответ на него любого поверг бы в изумление.
— Это как посмотреть, — смеюсь я, позабыв про осторожность. И мгновенно жалею о своих словах.
Моя соседка в испуге таращит глаза. Спрашивает шепотом:
— Ваш муж занимается незаконной деятельностью?
— Нет! — охаю я. — Нет. Дело не в этом. Просто… — И опять слова замирают у меня на языке.
Либби с минуту внимательно смотрит на меня, затем тянется к маленькому столику и снимает салфетку с тарелки, на которой аккуратно выложены рядами маленькие пирожные. Они напоминают домики, увенчанные бутонами.
— У нас тут сладости, так что можем выпить чаю и заодно поболтать. Позвоните, чтобы принесли?
Позвоните?
Либби оглядывается, словно ожидает, что сейчас в комнату кто-то войдет. Потом резко поворачивается ко мне.
— У вашей горничной сегодня выходной?
У моей горничной? Так вот почему Либби выглядела удивленной, когда на ее звонок вышла я. Она ждала, что дверь ей откроет горничная. А у меня и в мыслях не было обзавестись прислугой, когда я выходила замуж за Мартина. У него, по-видимому, тоже, ведь он ни разу о том не упомянул.
— Мы еще не наняли прислугу, — осторожно отвечаю я.
— На новом месте туго приходится, если никого не знаешь, — говорит Либби. — Ну, ничего, я знакома с людьми, которые знают, где можно найти хорошую горничную. Если хотите, могу поспрашивать. А чай мы с вами и сами заварим, верно?
Меня так и подмывает сказать ей, что я всегда сама завариваю чай и не хочу, чтобы в моем доме хозяйничал чужой человек — горничная или кто там. Помимо Кэт, работа по дому — единственное, что я могу считать своим делом.
— Да… конечно. Сюда, пожалуйста. — Я веду гостью в кухню, где на плите уже закипает чайник. Либби улыбается мне.
— Вы поразительно предусмотрительны. Уже и чайник поставили! — Потом она спрашивает, можно ли Тимми поиграть с кастрюлями, мисками и деревянными ложками, иначе он заскучает и начнет капризничать. Я велю Кэт дать малышу что-нибудь, с чем можно поиграть. Она охотно исполняет поручение, затем садится на полу рядом с Тимми. Тот стучит по медной кастрюле. Либби прислоняется к буфету и складывает на груди руки, а я прибавляю огонь под чайником.
— Давайте начнем сначала. Как зовут вашего мужа? — спрашивает гостья.
— Мартин. — Я беру с полки баночку с чаем.
— И он из Лос-Анджелеса?
— Не совсем. Родом он с востока, а в Лос-Анджелес приехал несколько лет назад.
— Значит, вы с ним познакомились в Лос-Анджелесе?
Либо своей новой подруге я открываю всю правду, либо выдумываю гору лжи, которую мне придется помнить до конца жизни. Впрочем, рано или поздно правда все равно выплывет наружу. Может, и имеет смысл посмотреть, как посторонний человек отреагирует на мой поступок. Тогда хоть буду знать, можно ли рассказывать свою историю людям, не опасаясь, что меня станут осуждать. В общем, выбор небольшой: либо правда, либо ложь.