Приручить ёжика
Шрифт:
— Нет, — качнул головой Минаков. — На личном плане проблемы. Ежик, случалось с тобой такое, что ты как будто видишь человека впервые? Пуд соли вместе съели, а тут вдрут... чужой ведь совсем человек. И словно на разных языках говорим. И друг друга не понимаем. Как с разных планет.
Н-да, а я думала, у всех фитоняшек бессолевая диета.
— Случалось, — сказала я, вспомнив Ромку. — Но не так. А как будто... ну... розовые очки потерялись.
— Вот-вот, — рассеянно сказал Андрей. — Мне отец всегда говорит, что я людей идеализирую.
— А твоя мама? Ты никогда
— Ее давно с нами нет. Рак.
— Извини. Не нужно было спрашивать.
— Да норм. Я вот тоже тебя спрошу, — Андрей сделал паузу. — Анатолий Еж? Можешь не отвечать.
— Да, мой отец - Анатолий Ёж, — я пожала плечами. — Тоже норм. Только у нас была другая болезнь
— звездная.
— Да, я понял. Я ведь его часто слышу на радио. В интернете подписан на их паблик. Он... хороший музыкант.
— Не спорю. Наверное, хороший... я никогда его не слушаю... выключаю... всегда. И Кира... она знает, тоже никогда в свой эфир не ставит, хотя их группа сейчас на пике славы... так говорят.
— Расскажешь?
Я подумала, глядя на поднимающееся над крышами солнце. Скоро город раскалится. А мне все равно. Мне хорошо. И я хочу поговорить о том, что давно разъедает мне душу. Иногда лучше вот так... с человеком, который в твоей жизни случайный попутчик. Эффект куше и вагонной болтовни.
— Да простая, в принципе, история. Они с мамой в школе познакомились. Мама вела английский, а отец занимался с ребятами из школьного музыкального коллектива. Мама первая влюбилась... и он. И пока он понемногу' работал в городе и пел в клубе, все было хорошо. И вдруг успех. Популярность. Он не стал говорить о том, что мы его душим, не даем ему' развиваться, — я усмехну'лась - опять Ромка вспомнился, — просто ушел. Бабушка у'же тогда больна была. Я вот думаю, что это что-то очень сильное, этот у'спех, слава, девчонки эти полураздетые на концертах, группиз, раз он так... Ни меня, ни мамы, ни бабушки - словно нас и не было в его жизни. Я долго по нему скучала. Фамилию не стала менять, хотя мама уговаривала. Ду'мала: он вернется, а я фамилию поменяла - предательство. А потом как-то не до того было. Нужно было выживать. Мама выжила, она сильная. И я сильная. Я в нее.
— Что для тебя в этом самое страшное? Скажи, — попросил Андрей.
А если разревусь? Я посмотрела Минакову в глаза. Кажется, он был готов к моим слезам. Я представила, что реву, а он меня утешает. Заманчиво. Еж, соберись.
— Самым страшным, — сказала я ровно, — было то, что он был классным папой. Я его... боготворила. Он со мной играл, он... — ну вот, дыхание сбилось.
— Ясно, — тихо сказал Минаков.
Вагонный разговор завершился. Пора было переходить к деловой части саммита на крыше, тем более жара крепчала.
— Ты что-то повторял? — строго, но с надеждой спросила я. — Сам готовился?
Андрей сделал смешнуто виноватую рожу'.
— Как?! — взревела я. — Даже не открывал небось?!
— Я ушовал на твое прощение! Мы будем заниматься каждый день! По три часа! По четыре! По пять! Я все наверстаю! Я заплачу! Отец узнал, что я с репетитором работаю и расщедрился! Пощади, Еж!
Я
>я просто не был готов к серьезным отношениям, у меня периосмысление мировозрения. и ты в центре мира моего
Господи, у'мные люди мучились, исправление ошибок на мобильных изобретали! А некоторым и это не помогает.
— Это кто? — спросил Андрей.
– Да...
— Ты скривилась.
— Горкин. Сейчас, минутку, пошлю его подальше. Надоел.
Минаков расплылся в улыбке и вдруг резким движением цапнул у меня из руте мобильник:
— Дай, я напишу'!
— Эй!Верни!
Минаков встал и начал вертеться, пряча от меня мобильный. Учитывая, что мы находились на покатой крыше, места для маневров было мало.
— Это что?! Это кто в центре мировоззрения?! Умная и секси?! Он утиереть хочет?!!
— Отдай! Минаков! — вопила я, пытаясь дотянуться до телефона.
Андрей ловко изогну'лся, продолжая что-то быстро набирать, и рванул к окну. Я подхватила коврик для йоги и бросилась следом. Догнать Минакова мне удалось лишь в коридоре возле блока. Андрей у'лыбался и протягивал мне сотовый. Выхватив у него телефон, я попыталась вызвать фушкцию «удалить у всех». А-а-а! Сообщения уже были Ромкой прочитаны. В них было много вполне цензурных, но очень обидных слов. Суть сводилась к следующему': Горкин в целом нехороший человек, а Алине Еж есть с кем неплохо провести время.
— Это с кем еще?! — взвыла я. — С тобой, что ли?
— А с кем ты целую неделю пробудешь в тесном контакте? Аля, да он м***к!
— Это ты... нехороший человек! Я еще думала! Я еще ничего насчет него не решила!
— Думала и надумала. Считай, что решила. Мне не улыбается попасть в центр романтических переживаний моего репетитора. Это будет тебя отвлекать. А так все уладилось, быстро и аккуратно.
— А сам? Пуд соли!
— У меня уже тоже все решено. Ну ладно, некогда мне тут с тобой возиться. Сегодня в пять у меня в блоке. Ужин на мне.
И утпел, присвистывая. А я думала, звонить Ромке с объяснениями и извинениями или нет? И решила не звонить. В принципе, Минаков все ведь верно сформулировал. Все решено? Я даже ключ от блока из рук выронила. О чем это он?
13
із
Кира все утро ходила за мной по пятам:
— Еж, повтори все еще раз. Я не верю! Не верю... и все! Не могла Кутихина отпустить Минакова просто так. Она не такая! Я вчера их у общаги видела. Кутихина у него на шее висела!
— Я не говорила, что они расстались, — твердила я, стараясь прогнать из мозга картинку: Надя прильнула к Андрею, и тот смотрит на нее, как тогда, у фонтана. — Я не знаю!
— Повтори еще раз, что он сказал!
— Что он кого-то там не понимает, хотя раньше все было по-другому, и что у него все решено. Кир, не факт, что он про нее говорил!
— Про нее. Они расстались. Из-за тебя. Он к тебе неравнодушен, — огорченно констатировала Кира.
— Ты только что говорила, что Кутихина у него на шее висела!