Приручить Сатану

Бекас Софья

Гавриил осторожно расправил крылья, и те, вытянувшись на полную длину, коснулись кончиками перьев углов комнаты по диагонали. Ева восхищённо ахнула.

— Какой же у Вас размах? Получается… — Ева достала ручку, бумажку и быстро принялась что-то считать, иногда задумчиво щурясь. — Получается… Почти пять метров!

— Да, почти пять метров… — тихо повторил про себя Гавриил и самодовольно улыбнулся, с гордостью разглядывая, насколько это было возможно, свои крылья в узкое вертикальное зеркало. — У Вас тоже такие могут быть.

— У меня?

— Да, у Вас. Если, конечно, будете продолжать идти по тому же пути, что идёте сейчас.

Ева разочарованно вздохнула и прикрыла глаза.

— Почему все меня о чём-то предупреждают? Все наставляют… Я не собиралась и не собираюсь

менять свой образ жизни в ближайшее время, если Вы к этому.

— А кто ещё Вас «нравоучал», позвольте поинтересоваться?

— Кристиан. Каждый раз при встрече напоминает мне, что любовь — это не грех.

На этих словах Гавриил вдруг ни с того ни с сего вспыхнул и зашипел на Еву, словно гусь:

— Кристиан ещё молод и до невозможного наивен! Он принёс себя в жертву и готов сделать это ещё сто раз, но он никак не может понять, что нельзя изменить человека, пока он сам того не захочет! — Гавриил принялся наворачивать по комнате круги, и его крылья аж задрожали от переполнявшего его возмущения. — Я Вас прошу, я Вас умоляю, не дайте ему повторить свой подвиг. Довольно мы разочаровывались в людях.

— Не знаю, кому верить… — прошептала про себя Ева, уронив голову на грудь и закрыв лицо руками. — Всё так запутано… Всё так неясно… А, в конце концов, — вдруг решительно сказала девушка, с некоторой, можно даже сказать, пренебрежительностью оглядев стоящего перед ней мужчину с ног до головы, — Вы всего лишь плод моего воображения, очередная иллюзия, подкинутая подсознанием. Мне ли до Ваших проблем?

Казалось, Гавриил готов был взвыть, но вовремя сдержал себя и лишь отчаянно выдохнул сквозь зубы.

— От Вас я такого не ожидал… Чтобы Вы понимали, это не мои проблемы, это, в первую очередь, Ваши проблемы, и Вам их решать в ближайшем будущем… Мы с Вами ровно до тех пор, пока Вы не протяните руку тьме: дальше мы будем бессильны.

Ева вдруг чему-то улыбнулась и тихонько засмеялась.

— Знаете, мне раньше, ещё в школе, довольно часто снилось, что я разговариваю с преподавателями, но никто не нравоучал меня так откровенно. В любом случае, — продолжила Ева, не дав сказать Гавриилу, — будем считать, что я поняла Вас. Больше всего на свете я не люблю быть кому-то что-то должной, поэтому ничего не могу обещать. Единственное, что я могу сказать точно — я буду сама собой. Не более и не менее.

Гавриил разочарованно застонал и схватился за голову руками.

— Как люди не понимают, что не будет Второго пришествия?.. Зачем нам это? Нам это не нужно. Зачем нам, скажите, прерывать человеческий род для Страшного суда, если он, то есть человеческий род, сам поставит точку в своём существовании? Сами, всё сами! А обвинят Небеса! «Так и так, Бог послал нам кару!» Да нет же, нет! Всё сами, сами, сами! Мы лишь учим, но никак не решаем, — Гавриил сложил за спиной свои огромные крылья и теперь напоминал орла, сидящего на высокой-высокой скале, чей строгий профиль говорит о невообразимой силе духа, заключённой в этой гордой птице. — Поймите же, что учитель не может выучить за ученика теорему, он лишь может дать ему её, объяснить, показать, применить на практике, но дальше — ученик сам… Небеса слишком гордые, чтобы вмешиваться в дела людей, когда те того не достойны. Мы с удовольствием протянем руку тем, кто этого заслуживает, но тем, кто наизусть знает Библию и при этом не сделал ни одного хорошего дела, закрыты врата Рая…

Гавриил растерянно замолк, потеряв нить своей мысли, и, когда спустя минут пять он так ничего и не сказал, Ева осторожно начала разговор:

— Давайте вернёмся к предмету нашего спора. Кристиан неоднократно говорил мне, что любовь — это не грех. Вы с этим не согласны.

— Отчего же? Он абсолютно прав, — уже более спокойно ответил Гавриил и устало присел на спинку кровати, положив одно крыло поверх скомканного одеяла, а второе безвольно опустив вниз. — Но хватит ли у Вас духу противостоять ей? Хватит ли Вам сил сочетать в себе любовь к злу и добро? Конечно, всё ещё зависит от того, как трактовать это самое зло…

— А как Вы его

трактуете?

Гавриил скупо зевнул и прикрыл рот ладонью.

— Давайте поговорим об этом как-нибудь в следующий раз. Сейчас уже почти час ночи, — сказал он, взглянув на часы, — я устал, Вы устали. А то и не такие мысли придут в голову…

Ева слегка наклонила голову набок и задумчиво осмотрела сидящего на её постели ангела.

— Но как можно захотеть спать во сне?

— Если Вы до сих пор думаете, что это сон, советую Вам пересмотреть свои взгляды на этот мир и хорошенько покопаться в памяти, потому что потом будет очень трудно не лишиться рассудка при осознании реальности происходящего, а ведь именно этого он и хочет.

— Кто — он?

— Сатана.

И Гавриил, как ни в чём не бывало, спрыгнул со спинки кровати и направился к выходу из комнаты. Уже в дверном проёме он обернулся и вежливо склонил голову на прощание, а ещё через миг исчез в темноте коридора, куда не проникал оранжевый свет маленького ночника. Ева кинулась вслед за ним, но его нигде не было: она обошла с фонариком в руках всю квартиру, но ни на кухне, ни в ванной, ни даже на лестничной площадке никого не было.

Ева разочарованно вернулась в кровать и натянула до носа тяжёлое одеяло, закрываясь им от хлопот внешнего мира, как щитом. Напольные часы в коридоре гулко ударили один раз и невольно замолкли, нетерпеливо оборванные неспешным ходом времени: им явно хотелось сказать гораздо больше. Что-то, лежащее где-то между простынями или матрасом, снова неприятно упёрлось в спину, словно вынуждая Еву целую ночь ворочаться и бесцельно бродить на границе между сном и реальностью. Однако в очередной раз ложиться на бок девушка совершенно не хотела и твёрдо поставила себе целью постараться заснуть хотя бы на этот раз. У неё даже получилось: в какой-то момент ей снова привиделось то странное дымчатое озеро, в котором всё — абсолютно всё — было серовато-белых оттенков. Она снова сидела в маленькой лодочке в самом центре белёсой широкой воды; на озере был абсолютный штиль, а потому каждый звук, каждый едва ощутимый плеск волны о борт, каждый шорох камыша на воображаемом ветру бил набатом в ушах и отражался от гор, словно гром, многократным эхом. Вдруг где-то далеко-далеко, у самого берега, там, где невидимая земля, погребённая под клубами тумана, неожиданно уходит из-под ног, раздался всплеск, и Ева увидела, что у самой кромки озера танцуют два сизо-карих журавля. Они то поднимались в воздух, лениво взмахивая большими коричневыми крыльями, то снова опускались, но опускались так изящно и аккуратно, что ни одна капля воды не брызгала из-под их тонких, словно веточки ивы, ног. Ева долго наблюдала за ними, и по мере того, как она смотрела на них, изображение менялось, и вот уже не журавли танцуют на мелководье, а два архистратига, Михаил и Гавриил, разминают уставшие после долгого напряжённого полёта тяжёлые крылья.

— Добрая ночь.

Ева вздрогнула всем телом и, обведя взглядом всю ту же пустую ночную комнату, вымученно простонала, переворачиваясь на бок: ей было не суждено спокойно поспать сегодня ночью.

— Кому как, — недовольно ответила Ева невидимому собеседнику, остающемуся вне поле её зрения, хотя по голосу она догадалась, кто бы это мог быть. — Не спальня, а проходной двор.

Невидимый гость добродушно засмеялся и зашелестел полами одежды по ламинату.

— Ну-ну, не стоит так отзываться о нас. В былые времена люди называли это видением! К тому же, Вы ведь сами уверены, что все наши визиты — это сон, так о чём волноваться? Лежишь себе на кровати и принимаешь гостей в своё удовольствие.

Мужчина бесцеремонно взял стул, поставил его рядом с кроватью и без каких-либо сомнений опустился на него, положив ногу на ногу.

— Да, это действительно было бы так, если хотя бы кто-то из гостей приходил по приглашению хозяйки, а не по собственному желанию, к тому же во внеурочное время.

Гость снова рассмеялся низким, раскатистым смехом.

— У Вас только что был мой брат, — заметил после короткого молчания Михаил (а это был именно он), с особым удовольствием любуясь своим мечом, ловящим в темноте комнаты ярко-оранжевые всполохи. — Что он Вам сказал?