Пришелец
Шрифт:
Двери больницы были открыты, так что стучаться, как предполагал брат по пути, не пришлось…
709-я палата.
– Куда ты подскочил, козёл!
– гаркнул 13-летний Паша Тидоров на 11-летнего соседа по палате, Гошу Кучко, - доигрывай, давай!
– Да я срать хочу!
– объяснил ему Кучко как можно откровеннее, - а не то вонять у нас в палате будет.
– Ладно, ублюдок, Чукчо, бежи в туалет, дрочи там…
– Ты только карты мои не поднимай!
– Конечно-конечно!
–
– Я в замочную скважину буду подглядывать и на видеокамеру запишу твою мастурбацию.
– Подъе…ёшь, когда я срать сяду, - ответил исчезающий за дверью Кучко.
Павел тут же поднял брошенные рубашкой карты своего единственного соседа по палате, изучил все до единой, просмотрел все до единой карты в коло-де, разложил как положено, на своё усмотрение, подождал Гошу ещё немного… Потом ещё немного подождал… Гоша из туалета так и не возвращался…
– Точно дрочит!
– поднялся Паша с места, чтоб отправиться в сторону туалетной комнаты и выдавить дверь, если что. Он часто хлипкую туалетную дверь выдавливал по разным причинам.
Вот он подошёл к двери, взялся за ручку, собрался дёрнуть на себя (дверь открывалась вовнутрь), и чуть не потерял сознание, отлетев от толкнувшей его двери на два метра.
Гоша в это время тоже заходил в палату. Только он вовсе не заходил, а врывался, словно что-то страшное и зловещее пыталось удержать его в больничном коридоре. Поэтому-то сосед его и отлетел на пару метров…
– Ты чё, ублюдок проклятый!!!
– вне себя от ярости взревел поднимающийся на ноги Павел. Он поднимался и не видел, "ЧТО" входит в палату, поэтому орал. А если б он увидел, "что" входит в палату, орать бы не стал.
– Я ж от тебя сейчас живого места не оставлю!!! Я тебя сейчас… Э!
– попал ему в поле зрения вошедший, перед тем как он (Паша) загоготал во всю глотку.
– Чё это ты?!
Недолго он не мог успокоиться. Когда смех его стал пробирать чуть меньше обычного, он поинтересовался у Гоши, - ты чё, толчок с 714-й перепутал?!
– всё ещё держался он за живот.
– И тебя девчонки, как вчера Говнюковича, изнасиловали?!
– Нет, - затравленно отвечал тот, даже и не думая прикрывать руками свои ещё не обросшие природной растительностью гениталии, как он всегда делал из стеснительности (а в бане он мылся в трусах), а спокойно стоял в "младенческом одеянии", и коленки его дрожали.
– Не нет, а да!
– твердил тот.
– Признавайся как на духу, не стесняйся никого, здесь все свои.
– Я просто… - хотел было тот что-то произнести, как Тидоров его перебил:
– Э, а чё это ты так похудел-то?!
– пригляделся он к нему.
– Ты ж, когда выходил, не был таким худым! Чё с тобой стряслось, ну-ка расскажи.
– Я не могу ничего рассказывать, - проговорил он каким-то ослабленным голосом - каким-то бессильным и истощённым.
– Там очень тяжело и время течёт быстрее.
– Чё ты городишь!?
– посерьёзнел Паша - так уж ему не понравился вид соседа по палате.
– Давай,
– Не хочу я одеваться, - опять проговорил он своим слабеньким голосом обезвоженного организма, - без одежды лучше.
– Если кто-то тебя незаслуженно обидел, - попытался Паша войти в доверие соседа, - то ты меня знаешь, я даже тех троих дзюдоисток могу вырубить. Рассказывай и ничего - никого не бойся.
– Без одежды ведь лучше, - произнёс он, словно пропустил последние Пашины слова мимо ушей.
– Почему без одежды лучше?
– спросил тот.
– И ты никого не стесняешься?! Даже девчонок?!
– Причём здесь девчонки!
– не менялся его голос (всё также, с трудом выдавливал он из себя слова).
– Просто обнажённое тело лучше соприкасается с космосом.
– С космосом?
– переспросил Тидоров, словно решил, что ему послышалось.
– С мирозданием, - поправился Кучко.
– Насколько мне известно, - говорил Паша, - то лучше всего обнажённое тело соприкасается с противоположным ему полом, или… или, как у вас, соплячков, с рукой. Так что там всё-таки происходит-то?
– Поднялся он с места и направился к двери.
– НЕ ХОДИ ТУДА!!
– отчаянно вскрикнул Георгий, тоже подскочив с места и приготовившись стоять до последнего, но этого самоуверенного здоровяка не выпустить в коридор.
– Да что такое-то, я не пойму?!
– остановился он - так сильно крикнул Кучко.
– Объясни ты толком!
– Лучше тебе ничего не знать, - ответил он.
– Лучше сидеть в палате и никуда не выходить. И желательно зашторить чёрные шторы.
– Какие чёрные, - посмотрел он на шторы.
– Они же разноцветные. Ты что, дальтоник?
– С улицы будут казаться чёрными. Я знаю.
Тидоров сел на пустую, (ждущую новичка) койку.
– Ну хоть намекнуть можешь, что там делается?
– Там… - говорил Кучко, -…там…там…
– Там-толька-там-толька-там… - скороговорочно пропел он "Блестящих", - знаю я такую песню, "Кореец, Анатолий Там" называется. Больше ты ничего сказать не можешь?
– Там кошмар, - вырвалось вдруг у Кучко.
– Видишь, какой я пришёл? А тебе достанется ещё больше…
– МНЕЕЕЕ???
– протянул он.
– Да я же всю больницу урою! Я же каратист, сынок! Ты забываешься!
– бахвалился он, поднимаясь с места и направляясь к двери.
– Опять, небось, эта дура, санитарша! (вспоминал он о Свете Олеговне) Вот по ком палка-колокол плачет!
– НЕ ОТКРЫВАЙ ДВЕРЬ!!!!!
– разрывался оттолкнутый в сторону Кучко.
– ОНИ тебя в такого же как я инопланетянина превратят!!!!
– но Тидоров его уже не слышал.
– Там всё с ума посходило, и больница превращается в космический корабль. Скоро улетим отсюда к чёртовой матери.
– Хоть голосочек его был и истощён от обезвоживания, но он старался как мог игнорировать свою "беспомощность" и орать, чтоб этот придурок-Тидоров мог услышать хоть словечко и вернуться назад, переспросить, а не ослышался ли он.