Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
– Ты уже колол первым, так вот что вышло!
– привела она убедительный довод, и я лёг на матрас 'кверху попой'.
За такие уколы, что делала Наташа, надо убивать не раздумывая. Она прикасалась иглой к коже, а затем, сопя носом и по-собачьи повизгивая, медленно заталкивала её в ягодицу. Потом несколько минут вливала содержимое шприца внутрь моего тела.
– Мать твою, а побыстрее нельзя?
– вскипел я.
– Маму не трогай, а то и вообще не буду колоть!- парировала Наташа, и я пожалел о сказанном. Наташа ведь была круглой сиротой.
'Я не мамкина дочь, я не папкина дочь,
Меня
Эту незатейливую песенку, часто пела выпившая Наташа, пританцовывая при этом.
– Нури, пожалей меня!
– обычно просила она после этой песенки, и я тащил её на матрас 'жалеть'.
Я вытерпел все пять садистических уколов и приготовился колоть Наташу. Но не тут-то было! Она с визгом бросилась бегать по комнате, угрожая позвать соседей, если я не отстану. Увидев воочию, что такое укол, она наотрез отказалась колоться.
Я решил сначала, что хрен с ней, а потом, подумал хорошенько, и понял, что тогда я не смогу 'спать' с ней - опять заражусь!
В ярости я догнал Наташу и врезал ей в глаз. Она упала и молча закрыла лицо руками. Видать, доставалось раньше от мужиков! Я перевернул её и быстро вколол все пять уколов. Затем, мы допили бутылку и легли, как обычно, с последующим моим переходом с одного матраса на другой.
Фрукты с неприличным названием
Проснулся я в дурном расположении духа. Тело ломило, тошнило. Видимо, сказывалась огромная доза сильного антибиотика, да ещё под водку. А мы с Наташей, дипломированные учёные, поверили по телефону, да ещё кому - медсестре. Скажи она не миллион, а пять миллионов, так и вкололи бы все пять! Даже в энциклопедию не заглянули, или в справочник какой. Темнота - двенадцать часов ночи, а не доценты!
Я посмотрел на спящую рядом на своём матрасе Наташу и заметил у неё огромный 'фингал' под глазом. Господи, да это же я её вчера 'учил'! А жива ли она вообще? Я потряс её за плечо, и она, сморщив нос, застонала:
– Нури, мне так плохо, Нури, что ты вчера со мной сделал?
– Что сделал, что сделал? Уколы сделал, а потом то, что обычно! Ты же сама говорила: 'делай со мной, что хочешь, только замуж не зови!' - вспомнил я.
– А кстати, почему замуж не звать, ты что, обет безбрачия дала?
– Да замужем я уже, потому и не надо ещё раз звать. Не разрешено у нас в СССР многомужество!
– Вот тебе и 'новости дня'!
– подумал я, и привстал с матраса.
– А почему я до сих пор не знаю об этом?
– Теперь и узнал, а раньше всё было недосуг рассказывать. Сам бы догадался - с чего мне вдруг двухкомнатную квартиру дали?
– И где же твой муж - в тюрьме сидит?
– Почти, - спокойно ответила Наташа, он - военный, майор, в Белоруссии служит, иногда наезжает. Я ему уже звонила, адрес сказала.
Я, как ошпаренный, вскочил с матраса и стал спешно одеваться. А вдруг, как сейчас приедет, телефона-то в квартире нет, он и предупредить не успеет. Заявится с пистолетом, и поминай, как звали!
– Да не бойся ты, трус, ещё импотентом заделаешься!
– успокоила Наташа, - я ему сама раз в неделю звоню, если надумает приехать, сообщит.
Наташа, пошатываясь, встала и пошла в наш совмещенный санузел. Оттуда раздался её протяжный
– Как я на работу пойду, ты что позволяешь себе!
– заявила она мне свои претензии.
– Ты же сама заявила: 'делай со мной, что хочешь:' Я же замуж тебя не звал - а остальное всё можно!
Мы договорились, что я попрошу Гену или Лену Абросимовых позвонить на кафедру химии и сказать, что Наташа заболела. А сам спустился вниз, взял пакет лекарств (тетрациклин с норсульфазолом), кое-что поесть и бутылку на вечер. Занёс всё это на треклятый пятый этаж без лифта и пошёл на кафедру забрать мои плакаты, а заодно узнать о реакции сотрудников на доклад. Но никто ничего не сказал - ни Михаил Ильич Стукачёв, ни Гриша Поносян, как будто ничего и не произошло. Все спешили по своим делам, я только успел напомнить Стукачёву, чтобы мне не забыли на весенний семестр нагрузку предусмотреть.
Михаил Ильич как-то загадочно улыбнулся и ответил, что он поручил распределять нагрузку Поносяну, так чтобы я к нему и обращался. Эта новость заинтересовала меня, и я дождался Гришу с занятий. Отвёл его в сторону и спросил:
– Это почему ты вместо 'Стукача' нагрузку распределяешь?
Гриша как-то забегал глазами, а потом, посмотрев мне прямо в лицо, рассказал:
– Ректору пришёл циркуляр из Министерства, что если на кафедрах имеются доценты, чтобы заведующими не держать неостепенённых и без звания. Ты ещё пока не имеешь аттестат доцента, да и не преподавал никогда в жизни! Вот ректор и принял решение назначить меня и.о. заведующего кафедрой вместо 'Стукача'. А будет объявлен конкурс - если хочешь, подавай на него, мне это место сто лет не нужно! Но я и тебе этого не советую, лучше получи квартиру - и снова в Тбилиси! Здесь жить нельзя - одни зеки и проходимцы!
Насчёт зеков Гриша был прав - строительство завода осуществлялось именно их силами. Не проходило и дня, чтобы не разнёсся слух о каком-нибудь новом преступлении, совершённом зеком. Говорили, что зеки в Тольятти находятся 'на химии', я не очень понимал смысл этого слова, но постоянно дразнил Наташу, что она тоже 'на химии'.
Да и по поводу проходимцев Григорий тоже был прав. Ну, кто приедет жить и работать в Тольятти, кроме тех редких, кого послала Партия или Комсомол'? Карьеристы, люди, скомпрометировавшие себя на прежнем месте, неудачники, квартирные 'махинаторы', наподобие Григория. Да он и не скрывал этого. А я чем лучше? Неудачник по прежней работе и местожительству. Идиот, променявший Москву на мифическую мафиозную 'родину'. Так что, кроме зеков и проходимцев, в Тольятти жили ещё и идиоты, уж один, по крайней мере, и это город не украшало!
Я буду несправедлив по отношению к Тольятти, если не упомяну ещё об одной группе населения прибывавшего в этот город - это романтики. Мне бы очень хотелось и себя причислить к этой категории, но совесть не позволяла. А вот Абросимовы, например, романтики - им и квартира не светила, они были неостепенёнными. Подруга Лены - Тамара, как я понял, тоже была из их числа. Бросила Москву, уехала от зажиточных родителей строить новую жизнь и получить практику языка, напрямую общаясь с 'натуральными' иностранцами. Да за такую 'практику' светил срок!