Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
Я позвонил Лене и попросил сообщить 'на химию' про Наташу, и расстроенный предстоящим назначением Григория на 'моё' место, пришёл домой. Наташа была уже хороша - за день выпила почти всю бутылку, пришлось нести новую.
Я все разговоры переводил на мужа Наташи. Оказалось, что его зовут Игорем, ему тридцать пять лет, служит он под моим 'любимым' Могилёвом. Насчёт пистолета Наташа ничего определённого не сказала, но припомнила, что видела кобуру с 'чем-то' у мужа в ящике стола.
– Дался он тебе, - с досадой заметила Наташа, - ещё накликаешь!
За всю свою жизнь я убедился, что слова, пожелания, мысли, проклятия и прочие 'нематериальные'
Перед сном, уже, наклюкавшись, как следует, мы с Наташей решили принять ванну. Мы оба были худенькими и легко уместились туда вдвоём. Тёплая вода с пенным 'бадузаном' (тогда был такой шампунь для ванн), привела нас в восторг, и мы даже были близки к тому, чтобы прямо в воде заняться своим любимым делом. Наташа во всё горло пела: 'О, море в Гаграх:' и плескалась водой, как вдруг в дверь позвонили.
– Это, наверное, соседи, - решила она и, накинув халатик прямо на мокрое тело, не раздумывая, открыла дверь.
Я беззаботно плескался в ванной, и, услышав несколько коротких фраз, которыми перебросилась Наташа с человеком за дверью, не придал им значения. Наконец я услышал громко сказанную фразу Наташи: 'Ты пьян, убирайся отсюда!', и стук захлопнувшейся двери.
Наташа показалась в ванной, опять голая, и вся в слезах: 'О, море в Гаграх:' - кричала она, перебивая плач, и попыталась, было, даже опять влезть в ванну, но, повернув ко мне заплаканное лицо с огромным фингалом под глазом, прорыдала:
– Нури, мы пропали, это приехал Игорь!
Я, как дрессированный дельфин, так и вылетел из ванны в воздух. Ещё в полёте, я услышал частые звонки и стук ногами в дверь. В панике я вбежал в комнату и стал дёргать дверь балкона. Но, во-первых, она намертво примёрзла, а во-вторых, я вспомнил, что это пятый этаж. С лихорадочной быстротой я стал одеваться, надел даже своё кожаное пальто со злосчастным поясом, шапку-ушанку и сел на стул, зажав уши руками, чтобы не слышать этих ужасных звонков в дверь. Припомнив случай, когда меня 'подловила' мать московской Тамары, я констатировал, что это были 'цветочки'. 'Ягодки', может быть даже свинцовые и выпущенные из огнестрельного оружия, придётся пожинать, видимо, сейчас.
Наташа заперла дверь на цепочку, заметив при этом, что звонки прекратились. Я отпустил руки от ушей - звонков, действительно больше не было.
– Ушёл, гад, - удовлетворённо констатировала Наташа, но преждевременно. Вдруг раздались стуки в пол, то есть в потолок нижней квартиры.
– Он зашёл к Корнеевым, - поняла Наташа, - они открыли ему и впустили. Эти гады ненавидят меня, они уже жаловались на наши с тобой ночные 'концерты' (что-то не помню о чём это?), они всё расскажут и ему!
Видимо, Игорь стучал шваброй по потолку. Неожиданно рассвирепев, Наташа стала в ответ топать ногами. Стуки затихли. Тогда Наташа, что-то вспомнив, отбила ногой в пол чёткий, знакомый большинству русских мотив: 'А иди ты на хер!'
Посыл был понят, и в ответ в пол опять затарахтели. После полуночи стуки затихли, казалось, что всё устаканилось. Несмотря на призывы Наташи раздеться и бурной любовью выразить 'гадам' своё презрение, я так и сидел одетым часов до двух ночи на стуле, а потом так же одетым прилёг. В шесть часов утра я встал. Наташу разбудить
В дверь общежития пришлось стучать довольно долго - дежурная тётя Маша спала и никого не ожидала в гости полседьмого утра. Извинившись, я наврал: 'Только что из аэропорта!' - и прошёл к себе на второй этаж. Вот откуда меня уж никто не выгонит! Хорошо дома!
Днём я несколько раз заходил на кафедру химии и всё-таки застал Наташу. Она была в огромных солнцезащитных очках, не очень-то скрывавших густо напудренный фингал. 'Дермаколов' тогда у нас ещё не было!
– Всё о'кей!
– жизнерадостно воскликнула она.
– Утром он снова позвонил в дверь, и я открыла. Первым делом он спросил про фингал, а затем уже про то, почему я его не пустила. Я и ответила, что приняла его за пьяного, хотя и сама была выпивши. Он простил меня, и мы даже немного поддали с утра. Приехал он всего на один день, вечером уезжает. Заскочил сюда он нелегально, его послали в командировку в Свердловск поездом, а он быстро самолётом - и сюда. Боюсь, как бы не заразить его, придётся напоить до поросячьего визга, чтобы не приставал. Мы-то уже свои, зараза к заразе не пристаёт!
– успокоила она меня.
Мне ничего не оставалось, как принимать пачками тетрациклин с норсульфазолом. Весь вечер я просидел у Абросимовых, они никак не могли понять, почему я не у Наташи. Я придумывал всякие небылицы, - устал, дескать, надоело, надо же и у себя дома побыть. Лена хитро улыбнулась мне - подумала, наверное, что-то про 'критические' дни. Как будто мы по-пьянке их замечали!
Гене пришла из Баку (его родины) посылка с фруктами, называемыми 'фей-хоа'. Я очень любил эти фрукты ещё по Грузии и ел их с удовольствием. Гена мне и надавал с собой этих, снаружи зелёных, а внутри красных, с сильным запахом йода фруктов, вкус которых описать трудно. Фрукты были уже немного перезрелые и мягкие, полежавшие, наверное, изрядно в ящике при пересылке.
А поздно вечером в общежитие прибежала Наташа, заскочила к Абросимовым, где тут же и рассказала, что муж приезжал. Лена, укоризненно посмотрела на меня; Абросимовы ведь про мужа знали, в отличие от меня. Мы забрали 'фей-хоа' с собой, по дороге захватили выпивку, закуску и потопали на пятый этаж обмывать отъезд мужа.
– Не дала ему!
– хвасталась Наташа, - напоила в усмерть и он почти не приставал. А потом - в Курумоч!
Мы постелили на матрасы чистые простыни и спешно легли 'спать'. Я изрядно задержался на матрасе Наташи и уже за полночь перебрался на свой.
Утром, часов в семь, меня разбудили вздохи и причитания Наташи. Горел свет, Наташа стояла на коленях над своим матрасом и плакала, почему-то разглаживая простыню руками.
Я вскочил и увидел, что простыня на том самом месте, как говорят, 'в эпицентре событий', была вся в каких-то багровых пятнах с фиолетовыми каёмками, пахнущими больницей.
– Ты дала ему!
– вскричал я, схватив даму за горло, - а меня опять обманула! Вот он тебя и заразил какой-то страшной болезнью, а самое худшее, что ты успела заразить и меня! Теперь бициллином не отделаешься!