Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:
– Что ты на мне делаешь?
– спросила она своим хриплым голосом, схватив меня за бока. Дети стояли рядом и молча смотрели на происходящее.
– Где Роман?
– прохрипела Тоня, но я с кислой улыбкой сообщил, что знаю это так же, как и она, так как проспал Новый Год вместе с ней в койке. Тоня встала, сняла с вешалки моё пальто, шапку, подхватила ботинки, и выбросила всё за дверь. Я вышел на площадку оделся, но проклятые ботинки так и не смог надеть без рожка. Я примял им задники и, как в шлёпанцах, вышел на улицу.
Было около часу ночи и свыше тридцати мороза с ветром. Ни транспорта, ни
Ноги вязли в глубоком снегу, ботинки-шлёпанцы то и дело соскакивали с ног. Дул ветерок, заметая следы. Я подумал, что если остановлюсь или упаду, то обнаружат меня только поздней весной, когда растает снег. Таких 'подснежников' в Тольятти, особенно в парках и на пустырях, находили весной десятками.
Волю - в кулак, и - только вперёд! Как я сумел преодолеть эти сугробы в парке - сейчас для меня загадка. Показалась гостиница 'Волга', а там и наши белые дома. Из последних сил я добрёл до своего подъезда и вошёл внутрь, ещё не веря тому, что остался жив. Ноги промёрзли до костей, пальцы на руках не сгибались. Я вызвал лифт и понял, что меня сейчас вырвет. Щёки у меня раздулись, но я уже звоню в дверь. Дверь открывает заплаканная Лиля, и меня тут же вырывает на порог двери.
Но я улыбаюсь - я дома, значит спасён! Снова я среди своих, ужасная Тоня позади, позади тяжёлый путь в шлёпанцах, смертельные сугробы в парке, и ветер, заметающий все следы! Ко мне подошла Тамара, повела в ванную. Роман и Галя стыдливо сидели в углу комнаты.
– Ну и гад же ты, Роман!
– только и сказал я ему, а Галя стала бить его кулаком по лысой голове. Но потом с моей подачи выпили за самый главный Новый Год - по Гринвичу, и все немного развеселились. Роман обещал мне 'контрибуцию' - две бутылки шампанского.
День первого января мы высыпались у нас, кто-где. Но Роман вспомнил, что у Тони-то день рабочий, а значит младшая дочка - в детском саду. И чтобы показаться приличным человеком, он решил забрать её из сада сам. Мы выпили на дорогу и пошли в детский сад вместе, благо он был совсем рядом.
Зашли внутрь, Роману вывели его дочь. Но девочка увидев меня, в бешенстве набросилась и стала колотить кулаками по моим рёбрам и животу.
– Ты зачем вчера с моей мамой спал?
– визгливо кричал ребёнок, - она после этого заболела! Воспитательница и пришедшие за детьми родители неприязненно косились на нас.
– Вы зачем с их мамой спали?
– делая дьявольские ужимки, спрашивал меня Роман, еле удерживаясь от смеха, - она же после этого заболела!
– Он подхватил кричащую девочку на руки, и мы вышли из детского сада.
Назавтра я, зайдя на кафедру, увидел там Поносяна с перекошенным от злости лицом.
– Ты зачем на меня жаловался? С ума сошёл, что ли?
– с сильным армянским акцентом спрашивал он меня.
Хотел, было, я его послать к соответствующей матери, но только угрожающе сказал:
– Поговорим в другом месте!
Я собрал вещи из моего стола и перенёс их в КБ, на двери которого повесил надпись: 'Лаборатория аккумулирования механической энергии (ЛАМЭ)' при кафедре 'Теория машин и механизмов'. Со 2-го января
Жизнь пошла своим чередом. Утром - Тамара, днём - ЛАМЭ и чертежи, вечером - занятия, к ночи - ужин втроём, а потом - жена и сон в приятном коллективе. В месяц раз - моя поездка в Москву, в квартал раз - поездка Лили во Львов за деньгами; в год - публикация около десяти-пятнадцати моих статей и изобретений.
А примерно в мае рабочая документация на 'гибрид' была готова. Я стал подыскивать среди студентов-вечерников достойного изготовителя и нашёл такого. Это был главный механик огромного завода 'Волгоцеммаш'. И этого человека, почти вдвое старше меня, с огромными знаниями и опытом, я должен был учить дифференциальным уравнениям движения звеньев механизма, планам скоростей и ускорений! Да, на фига ему эти планы скоростей, когда он должен был выполнять гораздо более важные планы, и в эти планы вошло и изготовление 'гибрида'.
Взглянув на чертежи, он тут же смекнул, как будет работать 'гибрид', но также как и Атоян, сказал:
– Лет бы через пятьдесят такой, а сейчас не до этого!
Но чертежи принял, и тут же отправил их в своё КБ на 'доработку'.
– Нельзя в цех такие чертежи, Нурбей Владимирович, люди животы надорвут!
– тихо сказал он мне, - а потом лечи их!
Я и сам знал, что надорвут, но где мне было взять опытных конструкторов, знающих производство, да и технологов, чтобы с ними постоянно советоваться! Раз десять мне пришлось посетить завод для консультаций, а к сентябрю мне привезли два экземпляра готовых изделий - 'гибридов' для автобуса. И даже денег не взяли - к чему нам, - говорят, - ваши копейки!
А нам денежки пригодились, они лишними не бывают!
Летом я вынужден был находиться в Тольятти для посещений завода. Лиля уехала на весь двухмесячный отпуск в Тбилиси к детям. А мы с Тамарой ходили на пляж через сосновый бор. Прямо в купальных костюмах с полотенцами через плечо и сумочкой с приятным содержимым. А дома нам вполне хватало ужина с вином и телевизора. Ну и 'тренировок', разумеется.
К концу августа мы оба порядком соскучились по Лиле, которая и приехала к началу занятий. Она тоже по нам соскучилась, и мы были искренне счастливы встрече. А впереди меня ожидал трудный и последний учебный год в Тольяттинском политехническом институте.
Несостоявшийся коммунист 'рвёт когти'
Наступил самый тяжёлый период научной работы - испытания 'гибрида'. Для этого нам выдали небольшое подвальное помещение с земляным полом, типа погреба, в строящемся здании механического цеха. Изделия, весом килограммов по 200 каждое, мы с помощью студентов перетащили в этот подвал.
Наши женщины - Лиля и Ира уже ничем не могли помочь работе, нужна была мужская сила и сноровка, и я взял на работу штатного лаборанта Славу. Он был очень спокойным и индифферентным человеком, но честно и усердно работал.