Привкус хрома

Тремор Ник

Утром он вернулся домой. Помылся в холодном душе, аккуратно сложил одежду и тихо, стараясь не нарушить чуткий сон Алисы, прошел на балкон. Уже было около шести часов, но из-за пасмурной погоды солнце так и не пробилось сквозь плотные тучи; оно высвечивало их изнутри будто бы подтапливая, отчего небо растекалось по городу полупрозрачной, монохромной серостью. Наверное, ближе к вечеру пойдёт дождь. Акутагава отодвинул электросамокат Акиры и плавно сел на пол, подогнув под себя голени и разместив ягодицы на пятках. Шрамы на ногах еще не зажили, так что поза сейдза ощущалась довольно болезненно. Несколько раз вдохнул воздух полной грудью, успокаивая тело. В распаленном от недосыпа и тревоги разуме одна за другой проносились мысли: не дёрнет ли моя рука от страха когда

я буду держать танто думая о Алисе как сейчас когда она сладко спит в постели не ведая о моем конце так внезапно и легко и бесповоротно как шагнуть за балкон мир теперь ощущается невесомым и искусственным пустым от самого себя форма есть пустота и пустота есть форма я буду держать это в уме стараясь умереть с достоинство совладать с собой в последний миг и сделать то что должен ничего не имев и ничего не утратив как то верно абсолютно для всего сущего но успею ли я застать сегодняшний дождь то как капли стучат по окнам и эта музыка игравшая в ресторане как в память обо мне странное предание современности так пусто и далеко словно меня уже здесь нет... Он наблюдал за мыслями как за потоком машин на еще полупустых дорогах — не цепляясь за них, не пытаясь их остановить; и они быстро угасли, освобождая место обволакивающей тишине. Тёплый вдох, прохладный выдох. Размеренный гул сердцебиения. И чувство тепла, что разливается мягкими волнами по телу.

Акутагава не слышал, как открылась дверь, не слышал, как шлепнули тапки, не почувствовал, как ее рука коснулась плеча — только услышал ее голос, выдернувший его из пустоты:

— Что ты здесь делаешь? — спросила Алиса, моргая слипающимися глазами. Она стояла, запахнув на себе черный шелковый халат с изображением цветущей сакуры. — Я сквозь сон слышала, что ты пришел, все ждала тебя в постели… Ну как ждала, я конечно провалилась снова в сон…

— Решил разгрузить голову, — ответил Акутагава и залез рукой под её халат. Рука коснулась теплого бедра — и смерть улыбнулась. — Слишком много мыслей в последнее время.

— Пойдем в постель, — жалобно произнесла она, — ничего так не разгружает голову как крепкий сон рядом со своей женой…

— Ты права. Пойдем.

Ноги затекли, и Акутагава чуть не упал, в последний момент схватившись за плечо Алисы. Она рассмеялась —звонко и непринужденно, чем кольнула его в самое сердце. Акутагава прошёл через спальню в ванную и, прикрыв за собой дверь, вцепился в раковину. На его покрасневших, уставших глазах проступили слезы. Моральная готовность умереть не была способна до конца разорвать узы и вытравить из него любовь; сколько бы он ни старался сохранять холодное самообладание, воля к жизни прорывалась из него наружу и сопротивлялась концу. Акутагава умыл лицо в холодной воде и вернулся в спальню. Алиса лежала под одеялом, заманивая к себе протянутыми руками. Он лёг рядом и приобнял ее.

— Ты какой-то сегодня сам не свой, — сказала Алиса, поглаживая его оголенную грудь. — Что-то случилось?

— Меня отправят в опасную командировку, из которой я могу уже не вернуться, — ответил Акутагава, чувствуя, как все внутри него сжимается в одну точку.

— Не говори чушь. Ты всегда возвращаешься. И в этот раз тоже вернёшься.

— Нет. Сейчас все иначе.

— Это как-то связано с «Мугэном»?

— Неважно. Тебе лучше не знать.

— Ладно. Но знай, что я буду ждать тебя. И что ты обязательно вернёшься.

Она поцеловала его в шею, от чего по коже пробежали мурашки. Влажный отпечаток губ, теплота кожи, манящий запах тела. Сейчас — и больше никогда. Он притянул ее к себе, обхватывая за узкую талию, и поцеловал в губы. Возбуждение смешалось с тревогой и провалилось в низ живота: туда, где он будет вспорот лезвием танто.

Последний секс, последний прерывистый сон, последний душ. Акутагава побрился, зачесал волосы в аккуратный пучок и почистил зубы. Ритуальное кимоно ему предоставят, так что хотя бы об одежде можно было не заботиться. Разглядывая своё отражение в зеркале, он подумал о том, что в его роду мужчины не покрываются морщинами; и его брат, и его отец умерли раньше, чем успела состариться

их кожа. Теперь была его очередь умирать. Прожил ли он достойную жизнь? Следовал ли он своим целям? Смог ли реализовать себя? Акутагава не мог ответить себе на эти вопросы. Все, чего он хотел в молодости — не дать умереть с голоду матери и выжить самому. Изнуряющие тренировки, болезненные операции по вживлению имплантов, регулярные опасные задания, на которых умирали его коллеги и друзья один за другим; все это время смерть обходила его стороной, и он смог построить карьеру, смог завести семью, смог обеспечить мать и самого себя. Лейтенант безопасности «Ханзо», тот, кого знают как Сэцуши или «подтверждение смерти», что оставляет после себя только холодные тела — Акутагава смог выбраться из нищеты и сделать себе имя. Этого, наверное, достаточно, чтобы умереть с чувством завершенности. С чувством, что он не прожил эту жизнь зазря. Но в то же время, если жизнь — это пустота, можно ли ее в принципе прожить как-то не так?..

Акутагава зашел на кухню. Алиса стояла у плиты, перемешивая жаркое, Акира играл за столом в свою портативную приставку. Обычное воскресное утро, словно мир не собирался исчезнуть к концу дня. Он сел за стол, Алиса поставила ему стакан холодного апельсинового сока и эспрессо.

— Побеждаешь? — спросил Акутагава.

— Я всегда побеждаю, — ответил Акира, метнув быстрый взгляд на отца. Его маленькие пальцы изо всей силы сжали курки. — Достаточно заучить паттерны поведения противника, и любой бой становится предсказуемым набором ходов.

— Где ты таких слов понабрался?

— Пап, мне уже двенадцать, — со всей серьезностью сказал Акира. — Мама рассказывала, что в моем возрасте ты уже работал в корпорации.

— Да, — подключилась Алиса, ставя первую тарелку с жаркое на стол перед Акирой. — А ты все в свою приставку днями напролет играешь, так ничего не добьешься. Давай выключай и кушай, за столом играть нельзя.

— А как у тебя в школе дела?

— Все нормально. Я один из лучших в классе. Учитель физики сказал, что из меня может выйти хороший физик-теоретик.

— Вот как, — Акутагава удовлетворенно кивнул. Он мечтал, чтобы его сын не пошел по его стопам. — А тебе бы хотелось им стать? Или кем бы ты хотел вообще работать?

— Я пока не понимаю. В мире слишком много интересного. Мы проходим каждый год профессиональное тестирование, и моя предполагаемая должность варьируется от специалиста по цифровой безопасности до инженера.

— Система образования, конечно, здесь сильно отличается, — усмехнулся Акутагава, чуть не подавившись апельсиновым соком. Алиса поставила ему жаркое. — Но ты молодец в любом случае, торопиться с выбором и правда не следует. Даже большинство взрослых людей не понимают, чего хотели бы от жизни и от себя, что уж говорить о детях.

— Я уже не ребенок.

— Ну, раз ты не ребенок, то мы сегодня не пойдем с твоими друзьями в лазерный тир, — сказала ему Алиса, садясь рядом с Акутагавой.

— Не-е-е-т, мы должны пойти, без меня наша команда сдуется на втором раунде.

— Тогда выключай приставку и ешь.

Акира с кислой миной отложил приставку и взял вилку. За свою семью Акутагава не переживал: они смогут прожить и без него. Кэндзо обещал выплачивать зарплату на протяжении десяти лет, не считая единоразовой компенсации в размере среднегодового дохода. Этого хватит и на образование, и на бытовые нужды.

Есть ему не хотелось, поэтому Акутагава проглотил только несколько ростков дайкона и выпил эспрессо. Мандраж все сильнее захватывал его с приближением одиннадцати часов: времени, когда за ним должна прибыть машина. Акира продолжал играть в приставку, иногда прерываясь на очередную ложку десерта, Алиса мыла посуду.

«Будем внизу через десять минут. Ты готов?»

«Да»

Акутагава встал из-за стола. Алиса обернулась к нему:

— Уже уходишь?

Он молча кивнул, давясь комом в горле. Потрепал Акиру по голове, поцеловал Алису и, застыв в дверях, последний раз посмотрел на них, словно пытаясь впечатать их безмятежные образы в память. В сердце оборвалась последняя нить.