Привычка убивать
Шрифт:
Кленов встал. Те же мысли пришли и к нему. Он смотрел на лицо Клавдии и старался угадать, что она слышит. Как-то вдруг забыл играть в непроницаемого психолога, и все его бешеное «вдруг» стало очевидным и таким трогательным.
Клавдия положила трубку.
— Где? — спросил Кленов.
— Медведково, — сомнамбулически выговорила Клавдия.
— Когда, почему так быстро? Это не ошибка?
— Нет, соседи договорились… Позвонили, никто не ответил, решили спуститься…
— И кто же она?!
Клавдия только в этот момент подняла на Кленова глаза и испуганно проговорила:
— Не она…
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Марин Юрий Яковлевич, сорок восьмого года рождения. Строитель-каменщик, разведен, живет один.
Клавдия была на квартире этого человека, видела его труп, а теперь рассматривала веселую фотографию, где Марин был одет в матросский костюм и изображал пирата.
Обыск в квартире ничего не дал. Ни одного отпечатка пальцев, кроме хозяйских, конечно, ни одной зацепки.
«Ну и чем ты ему не угодил, Юрий Яковлевич Марин? Чем ты его так заинтересовал, что он даже изменил своей натуре?»
— Привет всем! А чего я вам привез!.. — Дверь распахнулась, и в кабинет вошел сияющий Чубаристов. — Такое видели в начале весны?
Клава оторвала взгляд от дела и подняла голову. Улыбнулась одними губами и сказала:
— Одиннадцатое марта…
«Нет, не станет этот маньяк просто так менять свою схему. Должен быть для этого какой-то очень серьезный повод. Какой?»
Чубаристов внимательно посмотрел на Клавдию, даже провел перед ее глазами рукой. Та не отреагировала.
— Та-ак, понятно. Не спали, не ели, не жили… — Виктор аккуратно водрузил на стол огромную пахучую дыню. — И мне тут никто не рад. Самому, что ли, ее лопать?.. Ладно, выкладывай, что случилось? Эй, Клавдия! Это я, почтальон Печкин, принес тебе посылку с юга!
Клавдия уставилась на него так, словно и вправду только что заметила.
— Так чего там у тебя?
— А, Виктор… Много чего…
— Так серьезно? — Виктор сел на краешек стула и приготовился слушать.
— Дальше некуда, — тихо сказала Клава. — Как приятно пахнет твоя дынька.
Виктор долго молчал и наконец сказал:
— Покажи. Дай почитать.
— На. — Клава протянула ему папку. — Как там Сочи?
— Ночи очень темные, — ухмыльнулся он и углубился в первую страницу.
Нужно заметить, что простой смертный в правильно оформленном уголовном деле не поймет решительно ничего. Какие-то длинные нудные описи имущества, судебно-медицинские заключения, протоколы опроса свидетелей, которые по нескольку раз говорят одно и то же. Какие-то клочки бумаги с обрывками предложений, и фотографии, фотографии, фотографии. Разобрать ничего невозможно.
Зато любой профессиональный следователь читает все эти скучнейшие разрозненные сведения как настоящий детективный роман. Простая опись имущества сразу дает представление о человеке, о его работе, материальном положении, о его привычках. Заключения судебно-медицинских экспертов могут нарисовать почти всю, если не всю картину убийства. Не говоря уже о показаниях свидетелей. В этих, казалось бы, однообразных протоколах хороший следователь найдет массу нюансов. Его наметанный глаз выхватит такие мелочи, которым простой смертный никогда
Бегло просмотрев дело, Чубаристов захлопнул папку и аккуратно, как бомбу замедленного действия, положил ее на стол перед Дежкиной.
— Ну и что ты об этом думаешь? — робко поинтересовалась Клава.
— Ничего хорошего. — Он вздохнул и достал из кармана складной нож. — Давай лучше дыню есть, а то мне на доклад к главному надо.
— Давай есть. — Клава отложила папку в сторону.
И все-таки что-то здесь не так. Ну казалось бы, что тут такого — убивал этот псих женщин, а потом вдруг переключился на мужика. Но все не так просто. Это как если бы нормальный мужчина всю жизнь спал с женщинами, а потом вдруг переключился на мужчину. Просто так не бывает. Или этот Марин как-то связан с его предыдущей жизнью, или маньяк уже вообще соскочил со всяких тормозов и скоро начнет убивать маленьких детей. Ну где же этот Кленов? Странно, когда он говорит, все кажется ясным и понятным. Но потом понимаешь, что ничего он не объяснил, и объяснить не может.
— На, попробуй. — Чубаристов поставил перед Клавой сочный медовый полумесяц и вышел, сказав: — Я к шефу. Через полчасика приду. Не знаю, может, попрошу его, чтобы подключил и меня к этому делу.
Как же, подключат его. Снимут с Гольфмана, с Долишвили и дадут заниматься этим призраком. Никогда.
Клава откусила кусочек дыни и приятная душистая сладость растеклась по языку. Сразу вспомнились отпуска в Батуми. Взморье, дельфинарий, дешевое домашнее вино, от которого становится так легко в голове, Максимка, который еще не выговаривал букву «р», как сейчас Витька. И Федор. Молодой, стройный, красивый. И влюбленный в нее по уши. Один раз он рано утром, когда Клава еще спала, накрывшись одной простыней, встал, сбегал на базар и принес целую сумку фруктов. Айву, огромные сливы, виноград, мягкие, просвечивающие груши. И дыню. Раза в полтора больше, чем эта. И сладкую-сладкую. Как его губы, которые целовали ее голые, бронзовые от загара плечи, пока она ела эту дыню, смеясь от щекотки. А он целовал ее и умолял, чтобы она не смеялась так громко, а то услышат соседи за фанерной перегородкой…
Клава вдруг поймала себя на том, что уже не думает о маньяке, что мысль стала вялой и рассеянной.
«Фу ты, глупость какая! Прекрати! Дел и так полно. И вообще, не думать о нем больше. Выкинуть из головы, вычеркнуть, вымарать и поставить большой жирный крест».
Клавдия уставилась в дело, но мысль все цеплялась за прошлое.
«А все-таки он подлец. Столько лет прожить вместе, и… А может, это из-за того, что начали жить по-человечески? Ведь он начал деньги в дом приносить, снова мужиком себя почувствовал…»
Где-то Клава читала, что у мужчин в этом возрасте наступает период так называемой половой зрелости, когда нужно себе доказать, что ты еще кое на что способен. Большинство измен у мужчин происходят именно в этот период. Читала, знала, даже подумывала иногда, но почему-то была уверена, что с ней этого не случится. Что вообще ничего с ней никогда не случится. Как те женщины, фотографии которых теперь покоятся в папке у нее на столе.
— Привет-привет. — Дверь распахнулась, и на пороге появился Кленов. — Как дела?