Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
Почему-то вспомнился тот день, когда Макс пришел к ним, пьяный в дребедень, и сказал, что Лорка подсела на иглу. И так это было на Лору похоже, что даже дежурного “не может быть” выдавить не удалось. То ли ей не удалось скрыть своего настороженного, чуть брезгливого отношения, то ли Лора каким-то другим образом угадала ее мысли, но где-то через неделю она зашла к Оксане (Вадима дома не было) и, глядя ей прямо в глаза, отчеканила: “Ксюха, ты не беспокойся, мы с Максом проверились и на СПИД, и на гепатит - чистенько. Это он настоял, хотя я никогда чужой иглой не кололась ”.
Оксане стало
– говорил весь Лорин облик.
– Вы такие чистенькие и правильные, а я такое говно, но подстраиваться под вас не собираюсь!”
Впрочем, очень скоро Оксана поняла, что изводить себе рефлексиями по поводу соседки не стоит. Это не тот человек, который, в свою очередь, будет долго страдать из-за того, что о нем думают окружающие. Лора по-прежнему заявлялась без приглашения поболтать, покурить, попить кофейку, не желая понимать никаких намеков на “срочные дела” или что-нибудь тому подобное. Выставить непрошеную гостью под зад коленом Оксана не решалась. Не потому, что была таким уж робким кроликом и не от излишней деликатности - ее работа к мягкости и робости не располагала. Просто Лора была бесплатным приложением к Максу, а отношения с Максом у Вадима сложились давным-давно, и вмешиваться в это было бы…
Оксана задумалась. А чем это было бы? Макс ей не нравился. Точно так же, как и Лора. По ее мнению, они друг друга стоили. Вульгарная бесцеремонная баба (да-да, именно баба, хотя ей всего-то двадцать семь) и хамоватый алконавт, похожий на подержанного Керубино. Конечно, она могла бы встать в позу и заявить Вадиму: твои соседи - полные придурки, и я не жалею их видеть. Но… Во-первых, это означало выставить не с самой лучшей стороны себя, а во-вторых, у самой Оксаны тоже была парочка подруг, которых Вадим не переваривал. Поэтому приходилось соблюдать паритет: она терпела Макса с Лорой и Лешу Хитонена с его противными крысиными глазками и бесцветной, словно вылинявшей бороденкой, а Вадим, в свою очередь, честно старался не плеваться серной кислотой, услышав в телефонной трубке голос Марины или Ольги. Так что пытаться нарушить статус кво не стоило в любом случае.
Подслеповатое декабрьское солнце сияло вовсю, снег искрился, как шампанское. Оксана всегда любила предновогодние дни больше, чем сам праздник. Любила за приятно волнующую атмосферу ожидания, за надежду на чудо, которое все равно не совершится, за предвкушение нового, лучшего. Это была иллюзия, которая разбивалась каждое первое января, не принося, однако, разочарования, но вновь и вновь, как птица Феникс, возрождалась в конце года.
Радио каждые две минуты напоминало о том, что сегодня католический сочельник, и захлебывалось в пожеланиях и поздравлениях. “А к нам-то какое отношение имеет католическое Рождество?
– в которой раз подумала Оксана.
– Мы-то ведь православные. Мало своих праздников, загребем и чужие. Была бы водка, а праздник найдется. Хотя обидно немного, весь мир празднует, а мы…”
Впереди показалась площадь Победы,
– расклеить у “клыков” объявления: а вдруг кто-то захочет поменяться? Вспомнив об этом, Оксана улыбнулась, но тут же улыбка ее погасла.
Из остановившейся “Чайки” вышли молодожены. Похоже, они приехали возложить цветы к монументу Защитникам блокадного Ленинграда. Короткая шубка, которую девушка набросила на плечи, не скрывала огромный живот. Обычно к таким парам Оксана относилась с ноткой снисходительного превосходства: надо же, дотянули до последнего! Но сейчас ей стало так обидно и горько, что слезы едва не брызнули из глаз.
“Какое солнце яркое, даже глаза заболели”, - пробормотала Оксана в ответ на немой вопрос Вадима и нагнулась достать из кармашка стоящей в ногах сумки носовой платок. От резкого движения низ живота снова отозвался тянущей болью, и ей пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы не разрыдаться.
…Врач, моложавый холеный красавец с аристократической сединой в черных, как смоль, волосах, смотрел на нее с таким участием, что Оксане вдруг захотелось завизжать и вцепиться ногтями ему в лицо. Только не сидеть вот так, захлебываясь в его приторно-притворном сочувствии.
Три дня подряд она сдавала всевозможные анализы и проходила на редкость неприятное и болезненное обследование. И вот пришла за результатом. Впрочем, результат был на лицо. То есть на лице у эскулапа. Лучше бы он сказал ей все с дежурной озабоченностью, которая испаряется, как только пациент закроет за собой дверь. Так Оксане было бы легче. Потому что тот горестный сироп, который источало лицо гинеколога, позволял заподозрить худшее: а вдруг он действительноее жалеет?! Этого Оксана вынести уже не могла.
– Я не могу сейчас сказать вам точно, по какой причине в раневую поверхность проникла инфекция. Возможно, дело было в недобросовестности врача, который делал чистку, в матке остались ткани плода… Так или иначе, воспаление было очень сильным и, к сожалению, перешло в хроническую форму. Более того, оно затронуло практически все репродуктивные органы…
– Извините, - перебила Оксана, - прежде чем объяснять все это, скажите прямо, я смогу иметь детей?
Помолчав, гинеколог одернул манжеты халата и осторожно сказал:
– Конечно, утверждать однозначно сложно…
– Да или нет?
– Нет.
И хотя Оксана подозревала это сама, услышать страшное известие из чужих уст - из уст специалиста!
– было все равно что узнать о подписанном тебе смертном приговоре.
– А… из пробирки?
– спросила она, пытаясь справиться с нахлынувшей волной отчаянья.
– Очень сомнительно, - покачал головой врач.
– Понимаете, даже у относительно здоровых женщин это получается не всегда. Все-таки природа придумала, наверно, оптимальный способ. А у вас, Оксана Владимировна, внутренняя поверхность матки сильно пострадала. Впрочем, даже если бы дело было только в этом! У вас чудовищные спайки обеих. И то, что вы смогли забеременеть - это чистая случайность.