Приют одинокого слона, или Чешские каникулы

Рябинина Татьяна

“Чем же все это кончится?
– вздохнув, подумала Оксана и защелкнула пряжку ремня.
– Не знаю. И не хочу знать”.

* * *

“…Итак, они приедут. Все шестеро. Я знал, что они не смогут отказаться. Каждый - по своей причине. Мне не важно, почему: из желания помириться и вернуть прежние отношения, либо чтобы отдохнуть за чужой счет, либо... Главное - они будут здесь.

Сегодня я поднимался на Петршин. На обзорную вышку. Смотрел сверху на Прагу. Время совершило круг, я снова здесь. Удивительно, но все пять лет, которые мне довелось прожить в Праге, я смотрел

на эту гору издали, не решаясь подняться на нее. Надо сказать, что я был романтичным мальчиком. Чего стоили мои одинокие прогулки: Старе Мнесто, Мала Страна, Градчаны, все эти маленькие улочки, где трава пробивается между разбитыми булыжниками мостовых… За пять лет я исходил город вдоль и поперек. Все здесь дышит прошлым: каждый камень, каждый дом, каждое столетнее дерево. Прошлое проходит сквозь тебя, как магнитные линии. Ты болен им, и болезнь эта сладкая и мучительная. Но это не ностальгия, когда ты болен своимпрошлым. Этому нет названия. Как будто тени обступают тебя со всех сторон, и твоя душа томится, не в силах покинуть тело и слиться с ними. Ведь я чужой здесь. Чужестранец, полюбивший принцессу…

Тогдалюбить страну, где нам выпало жить, считалось среди нас чуть ли ни неприличным. Да, мы признавали, что она красива, но любить… Пусть ее любят чехи - это их родина. В отличие от наших родителей, для которых зарубежная командировка была чем угодно: возможностью заработать, посмотреть мир, пожить, как они говорили, “в человеческих условиях” - для нас годы за границей были хоть и почетной, но все же ссылкой. Мы стремились домой, “в Союз”, и нам было наплевать, что там нет колбасы и нельзя рассказывать политические анекдоты в общественном месте. Я говорю “мы”, потому что был таким же и точно так же не понимал, что хорошо там, где нас нет. И все же…

Другая моя половина любила Прагу, Чехословакию до самозабвения, до смешного, до глупого. Безнадежная, безответная любовь всегда глубже и острее, чем любовь счастливая. Чехия не была моей родиной, и мне не суждено было здесь жить, но это лишь придавало моему чувству сладко болезненный, мазохистский оттенок.

Я не был в Праге тринадцать лет. Что мне мешало? Бери билет и поезжай. Ведь было к кому. К тому же Яну Хлапику, с которым мы четыре года просидели за одной партой, переписывались и перезванивались все это время. Он приезжал ко мне раз пять, сначала один, потом с женой, с детьми. Звал к себе в гости, но я не мог. Это было бы все равно что попытаться снова стать пятнадцати-шестнадцатилетним пацаном и горько разочароваться, потерпев неудачу. ТаПрага, застывшая навеки, стала мною, и увидеть ее совсем другой (Гонза говорил, что столько всего изменилось, некоторые места просто не узнать) означало что-то сломать в себе. Наверно, это трудно понять. Быть может, это странно и даже нелепо, но таков уж я есть, и изменить меня теперь уже не сможет никто. И ничто...”

* * *

1 января 2000 года

– Что ты хочешь этим сказать?
– снова спросила Лора, и голос ее истерично устремился ввысь.

–

Лорик, не надо притворяться, что ты еще глупее, чем на самом деле, - вместо Оксаны ответил Макс.
– Сделай паузу, скушай “Твикс”. Ксюша хочет сказать, что кто-то из нас ухлопал Генку. Так?

– Так, - кивнула Оксана.
– Не инопланетяне же его…

– Но почему ты думаешь, что его убили?
– удивился Миша.
– Мне показалось, что он просто упал в потемках, ударился об угол. Выпили-то немало. Несчастный случай.

– Вы чем смотрели-то? У Генки разбит висок...

– А угол тумбочки в крови, все правильно, - нервно сглотнув, перебила Лида.

– Да вы что, ребята, слепые или тупые?
– возмутилась Оксана. Она схватила со стола салфетку, сорвала с лески висевший у телефона карандаш и, придвинувшись поближе к камину, начала что-то чертить.
– Смотрите! Вот окно, вот кровать - изголовьем к стене. Вот тумбочка, тоже у стены, и тот самый угол - почти вплотную к кровати. А теперь прикиньте, как он мог упасть, чтобы попасть виском точно на этот угол, да еще при этом лицом вверх?

– Черт!
– вскочил с места Вадим.
– Слон! Вот что было не так. Слона не было.

– Какого еще слона?
– пропищала Лида.

– Как какого?! Того самого. Одинокого. Про которого он нам все уши прожужжал. Разве ты не видела? Он стоял у Генки на тумбочке. Бронзовый. На подставке. А когда мы вошли, его не было, точно помню.

– Я у него в комнате не была, - надулась Лида.
– Что я там забыла?

Лора громко фыркнула. Оксана, словно припоминая что-то, нахмурилась и с сомнением смотрела на Лиду.

– Не было слона, - подтвердил Макс.
– Так, может, слоном его и приласкали? А в окно выкинули? У подставки острые углы. А угол тумбочки кровью вымазали, чтобы было похоже на несчастный случай.

– Что там скрывать, Генка был изрядной сволочью, хотя и нехорошо так о покойнике, - задумчиво сказала Оксана, комкая салфетку.
– И у каждого из нас была причина его ненавидеть. Не думаю, что кто-то будет горько о нем плакать. А еще я уверена, что за последние дни у всех возникало желание его пристукнуть. Вот кто-то свое желание и осуществил. Может быть, тому, кто это сделал, лучше было бы признаться? Не сегодня-завтра нас раскопают и начнут трепать, как утка навозного жука. Всех нас.

– А может, Ксана, это была ты?
– взвизгнула Лора.
– А теперь митингуешь, чистенькой прикидываешься?

– А почему не ты?
– отпарировала Оксана.

– Потому что мне это ни к чему.

Услышав это, Миша вскинул брови и хотел возразить, но вовремя заметившая его порыв Лора опередила: