Признания без пяти минут подружки
Шрифт:
— Отличный танец, Роуз, — продолжает Дирк. — И у тебя отличный гармонический слух и замечательный сильный голос. Я тебя слышал в каждом номере.
Вот вам и унисон.
В разговор влезает Холли:
— Он имеет в виду, что ты фантастически спела.
Дирк кажется озадаченным.
— Ну, конечно, я это и имею в виду! Это потрясающе — иметь такой необычный голос. И почему ты хочешь петь как другие?
Я не хочу петь как другие, Дирк. И как только я покончу с мюзиклом, я никогда больше не буду стараться петь как все остальные.
— Мистер Тейлор? Фото, пожалуйста, —
К нему, должно быть, как-то просочилась информация о Тейлорах. Не думаю, что «Хроники» раньше интересовались премьерами в «Юнион Хай».
— На самом деле, это вечер моей дочери, поэтому я предпочту не сниматься, — отвечает Дирк с довольно странной гордостью — он всего лишь упустил возможность сфотографироваться для газеты маленького городка.
— А как насчет вашего фото с дочерью? — спрашивает репортер.
Он не собирается терять самую большую городскую сенсацию за последние, мм, примерно двадцать лет.
— Все нормально, пап. Я не против, — тихо говорит ему Холли.
— Уверена, милая? — спрашивает он с обеспокоенным видом.
— Все отлично, — заверяет она, а в ее глазах появляется оттенок разочарования, потому что ее отец слишком занят привлечением внимания к себе.
И не он один. Роберт поворачивается к камере, как ракета с тепловым наведением, забыв, что его девушка может не захотеть, чтобы ее снимали лишь потому, что она дочь Дирка Тейлора — особенно, после того, как она блестяще сыграла главную роль в спектакле.
— Ладно, тогда давайте, — говорит Дирк.
Мы с мамой отходим назад, уступая место репортеру. Дирк обнимает Холли, случайно зажимая ее красивые волосы. Она убирает их, а я вдруг вспоминаю, как папа всегда говорил, что мне повезло — мне достались мамины волосы, а не его, как Питеру.
Папе бы понравилось, как я сыграла Пассажира №3, и не важно, что бы я чувствовала по поводу всего этого. Если бы все пошло по плану, он бы уже вернулся к этому моменту, и возможно, они с мамой говорили бы с Дирком Тейлором вместе, в стиле «добро пожаловать в наши края».
А вместо этого Дирк говорит с мамой в стиле «мне нравится твоя юбка—карандаш».
Дирк поднимает руку, когда репортер уже собирается снимать.
— Кэтлин, Роуз, пожалуйста, идите к нам. С такими приятными дамами фото получится гораздо лучше.
Парень хорош — у них с Холли одинаково шикарные манеры. Но если посмотреть повнимательнее, то поймешь, насколько он расчетлив.
После еще нескольких уговоров Дирка мама соглашается фотографироваться. Я стою в стороне, хотя Трейси пытается подтолкнуть меня вперед, шепча мне на ухо что-то про фото, которое бывает один раз в жизни. Дирк притягивает маму ближе и обнимает ее за талию, заставляя ее покраснеть снова, а его засмеяться. Роберт занимает место между Холли и Дирком, обнимая обоих. Холли улыбается своей идеальной улыбкой, но когда окружающая толпа становится теснее, и все начинают доставать из сумок телефоны, чтобы сделать снимок, эта улыбка становится фальшивой. Не такое выражение лица я привыкла видеть у Холли, которая все время кажется очень спокойной.
Дирк Тейлор — настоящий идиот. Он даже
Я отхожу назад и иду к раздевалке забрать свои вещи.
— Роуз чертова Царелли! Как дела, Свитер?
Я оборачиваюсь, и хоть я узнала бы этот голос где угодно, я едва распознаю в этом человеке Энджело — он очень изменился по сравнению с прошлым годом.
Энджело — лучший друг Джейми. Он называет меня Свитер, потому что во время нашей первой встречи на уроке самоподготовки в начале девятого класса я была в свитере, хоть на улице было, наверно, градусов девяносто.
Тогда я его по—настоящему испугалась. Казалось, что ему около двадцати, у него были длинные сальные волосы, и каждый день он надевал футболки с изображением разных металл-групп, пропитанные дезодорантом «Axe». Но однажды он пришел в футболке с Неко Кейс — она лучший исполнитель авторской песни на все времена — и все изменилось. Мы разговорились о музыке. Я выяснила, что он играет в группе под названием «Нахрен это дерьмо» — которую он переименовал в «НЭД», когда понял, насколько проще получить приглашение выступить, если в твоей рекламе нет ругательств — и мы с Энджело подружились.
Энджело со своей группой на полгода уезжал на гастроли, которые они устроили сразу после окончания школы. Теперь его длинные сальные волосы исчезли. Нет и футболки с музыкантами под скользкой черной кожаной курткой. На нем темно—синие джинсы, ботинки Dr. Marten's и серый свитер с огромной застежкой—молнией впереди. Учитывая, что в последний раз я его видела во фраке, который был как минимум на размер ему мал, а его волосы были немытыми около недели, могу сказать, что Энджело пошла на пользу настоящая музыкальная деятельность.
Он хватает меня, крепко обнимает и кружит вокруг себя. Я не могу перестать хохотать, хоть у меня и закружилась голова так, что начало тошнить. Я скучала по Энджело.
Когда мы наконец перестаем вращаться и он опускает меня на пол, ему приходится несколько секунд придерживать меня, чтобы я не врезалась в стену. Но у меня не настолько кружится голова, чтобы не заметить Джейми, входящего в дверь в дальней части холла, рядом с раздевалкой девочек.
Каждый раз, когда я вижу Джейми после небольшого перерыва, я снова чувствую себя семиклассницей, которая смотрит, как он играет в хоккей, и не способна оторвать взгляд. Но теперь я ощущаю что–то другое, вдобавок к трепету и очарованию, и мне требуется несколько секунд, чтобы распознать это чувство.
Это страх.
Я боюсь не его — боюсь за него.
Я беспокоюсь о Джейми. Я слишком многого не знаю о его жизни и о том, что именно он делает для Деладдо.
— Хорошая работа, Роуз, — говорит Джейми.
Не успеваю я понять, что происходит, он наклоняется ко мне и целует в щеку, и я чувствую этот аромат чистоты, который так люблю. Я тянусь к нему, чтобы обнять, но он уже отходит, когда мои руки обхватывают его шею. Мы оба как будто застываем, неуклюже отрываемся друг от друга и делаем шаг назад. Я замечаю, что в одной руке у него телефон, который он постоянно крутит туда-сюда.