Призрак Перл-Харбора. Тайная война
Шрифт:
Яркая вспышка разорвала чернильную темноту ночи и зловещим отблеском отразилась на гладких, словно отполированных стенках ямы. Ясновский пришел в ужас. Перед глазами на ее дне бурлило месиво из человеческих тел. Страх придал дополнительные силы, ему удалось освободиться из захвата. Он вскочил на ноги и, сломя голову, бросился бежать. Погоня отстала, но тут под ноги попался корень, и ротмистр со всего маха врезался в дерево. От удара в глазах все померкло, и сознание покинуло его, а когда вернулось, кошмар продолжился.
Перед Ясновским возник ресторан «Тройка», с крыши
На шум драки в вестибюль высыпали обслуга, кучка пьяных офицеров, и между ними завязалось драка. Ротмистр оказался между двух огней, на нем отыгрывались и те, и другие. Клубок тел, хрипя и ругаясь, катался по полу. За сплетением рук и ног Ясновский увидел Дулепова и потерял дар речи. Негодяй, вальяжно развалившись в кресле, с гаденькой улыбочкой наблюдал за тем, как его дубасили половой и официант, а затем вскочил на ноги, разметал толпу и сам вцепился ему в горло.
— Скотина! Мерзавец! Казенные деньги пропивать! — надрывался Дулепов и хлестал ротмистра по щекам.
Ясновский пытался что-то сказать, но от удушья не хватало воздуха. Костлявые пальцы полковника железной хваткой сошлись на шее. В последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до его рук и вонзиться зубами.
Истошный вопль и глоток свежего воздуха вырвали ротмистра из кошмара…
Пробуждение оказалось страшнее сна. Перед ним, схватившись за палец, скакал и верещал живой, из плоти и крови, Дулепов. Ясновский закрыл и снова открыл глаза, надеясь избавиться от ужасного наваждения. Но это был не сон. До боли знакомая люстра раскачивалась под потолком, а с фотографии на стене за ним наблюдала, заливаясь счастливым смехом, супружеская чета Ясновских. Сама жена, испуганная и растерянная, застыла на пороге, за ее спиной торчала угрюмая физиономия Клещова. Стены, мебель, Дулепов, Клещов и супруга поплыли перед глазами ротмистра. Похолодев, он с ужасом наблюдал за немыслимыми телодвижениями начальника.
Первым опомнился Клещов, выхватил из кармана пальто платок, бросился к Дулепову, чтобы перевязать рану. Тот стонал и яростно сверлил глазами ротмистра. Бедолага попытался что-то сказать в оправдание, но из осипшего горла вырывались только нечленораздельные звуки.
В ответ Дулепов разразился угрозами:
— Скотина! Мерзавец! Сгною!
Ясновский вовсе потерял голову и приготовился к худшему. Дулепов не контролировал себя и, схватив его за ворот ночной рубахи, заорал:
— Как выглядел Длинный? Как?
— Долговязый, господин полковник, — подал голос Клещов.
Ясновский оторопело смотрел на них, на набухшую кровью повязку на пальце Дулепова и не мог взять в толк, о чем они спрашивают.
— Скотина! В последний раз спрашиваю: как выглядел Длинный из аптеки Чжао? — не стесняясь в выражениях, кричал Дулепов.
— Долговязый, — поправил Клещов.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» — силился понять Ясновский и растерянно бормотал:
— Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? Какой Длинный?
— Идиот! Болван! Мозги пропил! — продолжал бушевать Дулепов.
— Тот, что у Чжао болтал с тобой про болячку Люшкова, — дал подсказку Клещов.
«Аптека? Долговязый? Неужели? Так это он?» — Ясновского пронзила догадка. — Боже мой, ты же нос к носу столкнулся с тем, кого Модест засек на явке с Гномом. Не может быть? Может! Сходство поразительное. Как две капли воды похож на советского агента Долговязого.
— Он! Точно он, господин полковник! — наконец дошло до Ясновского.
— Долговязый? Ты ничего не путаешь? — все еще не мог поверить ему Дулепов.
— Он! Он, Азолий Алексеевич! Христом Богом клянусь!
Дулепову было не до клятв, потрясая ротмистра за ворот ночной рубахи, он прорычал:
— Где эта чертова аптека! Где?
— В районе пристани, сразу за…
— Когда там будет Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал.
— В девять. Нет, в десять! Точно, в десять, господин полковник!
Дулепов с Клещовым бросили взгляд на часы. Было начало одиннадцатого.
— Вот же, зараза! — от досады Клещов заскрипел зубами.
— У-у-у! — завыл на одной ноте Дулепов и, отшвырнув в сторону ротмистра, ринулся к двери, на пороге обернулся и гаркнул: — Модест, эту пьянь — тоже в машину.
Дверь с треском захлопнулась за ним. С косяка посыпалась штукатурка, портрет счастливой супружеской пары Ясновских качнулся и рухнул на пол. Ротмистр непослушными руками схватился за брюки, но нога никак не попадала в штанину. На помощь пришли жена и Клещов; одели его, вывели на улицу и усадили в машину.
Дулепов ожег испепеляющим взглядом непутевого зама и, продолжая бормотать под нос проклятия, стал подгонять водителя. Клещов и его заместитель Соколов благоразумно помалкивали. Оба не один раз на собственной шкуре испытали, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале он не разбирал ни правых, ни виноватых, его костлявый, увесистый кулак вышиб не один зуб у незадачливых подчиненных.
Ротмистр, протрезвев, забился в угол и боялся проронить слово. На крутых виражах его болтало из стороны в сторону, а тошнота удушающими приступами подкатывала к горлу. Он терпел и молил только об одном, чтобы опередить агентов-боевиков, нацелившихся на Люшкова. В противном случае (об этом ему не хотелось даже думать) Дулепов отыграется на нем сполна и припомнит все, что было и чего не было: как оставил Люшкова без охраны, как с женой вместо дела раскатывал на служебной машине по магазинам в то время, когда остальные, как взмыленные лошади, носились по Харбину в поисках агентов НКВД.