Призвание: маленькое приключение Майки
Шрифт:
— Да, я б со стыда сгорела. Нет уж, давай-ка я не буду знаменитой, всех денег все равно не заработать, да и не в них счастье…
В общем, в выборе призвания мама была не помощница.
Папу Майка и не думала спрашивать — ясное дело, по его плану девочка должна стать барышней, выйти замуж за капитана, а потом, через множество лет и тягот, сделаться генералом в юбке. Он не раз вслух об этом мечтал.
— Будет династия, — говорил он.
Папины планы Майке нравились не совсем. Быть женой генерала, конечно, хорошо, но еще лучше быть
На вопросы взрослых о будущих планах каждый раз она отвечала по настроению. Веселее всего было говорить так:
— Я стану защитницей женщин машей арбатовой.
Мама соглашалась. Она понимала Майку. А папа возражал:
— Защищать женщин должны мужчины.
— От кого защищать? — подзуживала мама.
— От вас самих, — сурово говорил папа. — Вы, как прекрасный пол, нуждаетесь в нашей защите, в крепком мужском плече. Что бы вы без нас делали?
— Пропали бы совсем, — плаксиво подтягивала мама, а глаза у нее смеялись. Как всегда.
Тут, конечно, папа был полностью неправ. Майка, как будущая барышня, точно знала, что должна сама уметь постоять за себя, а права у ее точно такие же, как и у мальчиков. А будут еще больше, если она и правда станет красивой. Но мама упреждающе глядела на Майку, та кивала папе, делая вид, что совершенно с ним согласна. И все были счастливы.
— Голубушки вы мои, — обнимал папа своих родных и близких.
И тогда, прижимаясь к папе и маме, девочка думала: да ну, его это призвание. Разве плохо быть просто вместе? Видеть, как все счастливы, и не ломать себе голову.
Все-таки права мама: пусть призвание само Майку находит, если ему хочется.
Кто ищет, тот найдет.
В тарантасе
— Ну-с, приступим?
В мастерскую мастера Леши влетел Никифор — встрёпанный и чем-то смущенный. «Взбучку получил», — подумала прозорливая девочка, одновременно решив, что блондинка в тюбетейке здесь ни при чем. Но тогда кто?
— За дело, корявка!
На возражения у Майки не осталось времени. Она мгновенно оказалась на лежанке. Никифор прикрепил ей ко лбу, запястьям и лодыжкам металлические кругляши.
Девочку собирались замерять. Неизвестно от чего и для чего, но Майка даже пикнуть не посмела.
Никифор встал у изголовья — так, чтобы Майка могла лишь ощущать его присутствие.
— Тебе удобно? — спросил он.
— Да, наверное.
И правда — кресло было будто специально для нее сделано. Она полулежала в нем, как на седьмом небе.
«Вот бы кровать себе такую», — принялась было воображать Майка, но огоньки перед ее глазами заискрились еще ярче и игривей. Они притягивали взгляд, вынуждая ни о чем не думать, а только внимать. Девочка попыталась понять, о чем они толкуют…
…и погрузилась в тарантас.
Внутренности у открытой повозки были розовые с неясным, расплывчатым рисунком. Невидимые скакуны несли возок
Мир, в котором она очутилась, был переливчато-подробным. Вот, кажется, где-то в далекой дали маячит темная точка, но стоит захотеть, как она сама собой укрупняется, оказываясь упитанным белым барашком невозможной четкости и полноты.
Тарантас мерно покачивался, а девочка могла играючи рассмотреть все, что находилось от нее на порядочном расстоянии.
— Ты видишь? — донесся до нее голос Никифора.
Глаза девочки послушно различили жемчужную пустыню, затем каменную гряду и наконец тот самый камень, подтолкнувший ее в нужном направлении. Его собратья были светлы, некоторые уже безлики, кто-то зиял в Майку пустотой, рассыпаясь на глазах, а он был еще полон собой, напоминая древнюю виноградину. Изумительный камень еще шевелил извилинами, неохотно расставаясь с жизненным соком — он еще жил.
— Нет, не туда, ближе, — направил Майку невидимый Никифор.
Девочка глянула. Среди яркой, живой зелени она различила крошечное белое пятнышко — самодельную корону на пупырчатой голове жабьей королевны.
Она была такой же улыбчивой, как и прежде, но цвет имела другой: шкурка королевны темнела на глазах, будто наряжаясь в особую шаль — затхлая бурая зелень расползалась во все концы рыхлого тельца. Болотную золушку душила настоящая жаба.
В следующий раз Майка обойдет болотце стороной.
Но вот где-то сбоку мелькнуло что-то яркое. Майка навела резкость.
— Галстух! Она видит галстух! — гналась за кем-то Лизочка, в этом Подробном мире похожая на рыжую лисицу.
Неподалеку гулял пропавший Сонька. Он собирал наливные яблочки, да и сам был похож на задорный, крепенький фрукт, который радует собой на весь мир. Вокруг него по кругу катались Толстый и Тонкий. Сидя один за другим, они выгуливались верхом на Меринокобыле, как в цирке… Все были счастливы: и Толстый с усами, и Тонкий без усов, и Кобыла в косичках, и Мерин с ежиком…
Тут Майка приметила одну странность. Путешествуя в тарантасе по Подробному миру, она легко узнавала лишь тех, кто был далеко от нее, а вблизи могла угадывать лишь смутные очертания. Девочка будто одела бабкины очки: дальнозоркость здесь сочеталась с близорукостью, создавая Подробному миру новый объем — он то показывал несказанную глубину, то был плоским, как картонка.
— Большое видится на расстоянии…
Говорить вроде бы начал Никифор, но закончила фразу женщина в просторном одеянии.
Она сидела рядом с Майкой на скамеечке тарантаса и разговаривала с ней, как с давней знакомой. Школьница была уверена, что знает ее, но, как ни силилась, не могла вспомнить ни имени, ни фамилии спутницы.
Особа — вот единственное, что могла сказать про нее девочка.
Женщина была так близко, что казалась сгустком цветного тумана.
— Сойди, — повелела знакомая незнакомка и канула вместе с тарантасом.