Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
– - Разумется незачмъ, если я не значу для тебя больше другихъ.
– - Больше? Что это значитъ? Ты думаешь, потому-что мы рано познакомились, потому-что были друзьями, когда оба еще были молоды? Но что это значитъ! это такая юношеская дружба! И разв мы остаемся тми же, что и были? Ты еще можетъ быть, въ главномъ по крайней мр; но я,-- конечно, нтъ. Я такъ же мало похожа на прежнюю Цецилію, какъ дйствительность на наши иллюзіи. Да еслибъ и такъ -- я замужемъ; женщин не нужно друга. У ней нтъ друга, если она любитъ своего мужа; а если она его не любитъ...
– - Возьмемъ этотъ послдній случай, сказалъ Готтгольдъ, когда Цецилія внезапно замолчала.
– - Этотъ случай не такъ простъ, какъ кажется, возразила Цецилія, разсматривая стежку на своей работ,-- тутъ можетъ быть
– - А если этого не нужно, если ея несчастіе написано у ней на лбу, если оно выглядываетъ изъ ея глазъ, если оно звучитъ въ каждомъ тон ея голоса?
По прекрасному лицу Цециліи мелькнула какъ бы тнь облака; но она съ особенной тщательностью разглаживала шовъ на своей работ, возражая безстрастнымъ, почти равнодушнымъ голосомъ:
– - Кто можетъ сказать это? Кто такъ проницателенъ, что могъ бы читать мысли человка у него на лбу и никогда не обманываться, никогда не длать лицо другаго человка зеркаломъ своего собственнаго тщеславія? Но что это у насъ за гадкій разговоръ! Лучше скажи мн, куда ты дешь отсюда и гд ты думаешь жить. Вдь ты не подешь опять въ Италію? Мн кажется, ты недавно говорилъ это.
– - Благодарю тебя за твое участіе, возразилъ Готтгольдъ съ дрожащими губами; -- но я еще ни на что не ршился. Когда я узжалъ изъ Рима, у меня, конечно, было желаніе пожить, по крайней мр хоть нкоторое время, на свер и попытать, не могу ли я поселиться опять на родин; опытъ не удался, и мн кажется, уже не удастся.
– - Это значило бы, по моему мннію, ршать подобный вопросъ нсколько скоро, сказала Цецилія,-- но этотъ вопросъ, конечно, важенъ только для насъ обыкновенныхъ людей; у васъ же, счастливыхъ художниковъ, родина въ конц концовъ -- въ вашемъ искусств, а его вы носите съ собой всюду, куда ни отправитесь.
– - И все таки я убжденъ, что истинное искусство доступно для насъ только на родин, возразилъ Готтгольдъ.
– - То есть?
– - То есть, что художникъ только у себя на родин можетъ достигнуть той высоты искусства, на какую даютъ ему право его способности. Я заключаю это изъ исторіи всхъ искусствъ,-- процвтавшихъ только въ такомъ случа, если художники могли свободно развивать и развивали свой талантъ на тхъ матеріалахъ, что давала имъ та страна, гражданами которой они были, и то время, въ которое они жили (потому-что въ этомъ смысл и время -- родина художника),-- я говорю: когда они имли счастье, а также конечно и силу, развивать свой талантъ на родной почв и на родныхъ матеріалахъ. Я заключаю это изъ моихъ собственныхъ наблюденій, которыя показали мн, что вс начинавшіе неумньемъ найти сюжета на родин въ данномъ мст и въ данное время -- не были истинными художниками, но или диллетантами и простыми поклонниками искусства -- или запросто шарлатанами, которые своими искусственными, лишенными истинной жизни, а слдовательно и истиннаго достоинства произведеніями, обманывали только толпу, только чернь интеллигенціи, къ числу которой въ сущности они принадлежали сами.
Готтгольдъ заговорилъ объ этой тем, которая въ эту минуту была далека отъ него,-- только для того чтобъ успокоить свое собственное волненіе, по крайней мр скріть его передъ блдной серіозной женщиной, бывшей подл него,-- а потомъ, увлеченный этимъ предметомъ, говорилъ уже съ нкоторымъ одушевленіемъ и наконецъ съ такою свободою духа, къ которой онъ за минуту передъ этимъ не считалъ бы себя способнымъ. Такимъ образомъ и Цецилія слушала его сначала разсянно, потомъ все внимательне, и въ ея темныхъ глазахъ засвтился даже лучъ прежняго огня, когда она спросила:
– - А примняя
– - Въ примненіи ко мн, главнымъ несчастіемъ для меня было то, что я, вслдствіе несчастнаго раздора съ моимъ отцомъ и другаго печальнаго воспоминанія, о которомъ теперь не стоитъ распространяться... я говорю: это было несчастіе для меня, что я нкоторымъ образомъ былъ изгнанъ изъ моей родины въ такую минуту, когда я всего меньше могъ обойтись безъ нея,-- безъ цвтовъ, которые я отыскивалъ на лугахъ ребенкомъ,-- безъ деревьевъ, подъ которыми игралъ отрокъ, любуясь какъ прокрадывались черезъ ихъ вершины солнечные лучи или прислушиваясь къ шуму дождя,-- безъ неба, которое то улыбается такой блаженной улыбкой, а то такъ несказанно-мрачно, такъ безконечно-грустно,-- безъ моря, по гладкой, освщенной вечернимъ сіяніемъ поверхности или по бурно-чорнымъ волнамъ котораго неслась фантазія юноши въ безоблачныя страны блаженныхъ духовъ или въ мрачное туманное царство битвъ, борьбы и ранней геройской смерти, куда стремилась его мечты. Все это -- я разумю и дйствительность и мечты -- могъ бы я написать на веселіе и радость другимъ людямъ, въ душ которыхъ я пробудилъ бы своими картинами воспоминаніе о ихъ собственномъ дтств, отрочеств и юношеств. Что я писалъ -- то вышло не изъ моей души; я не писалъ, не могъ писать этого всею моею душою -- даже въ самомъ лучшемъ случа это не можетъ быть ничмъ другимъ, какъ звонкой гремушкой.
– - Зачмъ же вы, художники, такъ стремитесь въ далекія страны? спросила Цецилія.
Она опять вполн казалась тою любознательной двушкой, въ темныхъ, блестящихъ глазахъ которой не переставалъ отражаться неугомонный огонь ея духа, а съ губъ слетали то серебристый смхъ, то разумное слово.
– - Мн кажется, что это стремленіе довольно часто слпо и неразумно, возразилъ Готтгольдъ,-- во всякомъ случа я всегда совтывалъ бы молодому художнику не здить въ Римъ до тхъ поръ пока онъ не будетъ твердо стоять на ногахъ, иначе онъ будетъ тамъ игрушкою тучъ и втровъ. Гёте давно уже написалъ свои страницы о германской манер въ искусств и давно уже владлъ въ совершенств этою манерою и искусствомъ, когда онъ отправился въ Италію; такимъ образомъ, онъ могъ подъ кедрами сада виллы Боргезе спокойно продолжать созданіе своего Фауста -- и возвратиться съ умомъ обогащеннымъ сокровищами его наблюденій надъ страною и людьми и тмъ что длалось ими въ теченіи столтій подъ этимъ прекраснымъ небомъ,-- а все-таки остаться во глубин своей художественной души тмъ же, что и былъ. Видишь, Цецилія, въ республик искусствъ то же, что и въ государств. Какой гражданинъ въ состояніи обнимать взоромъ великія отношенія государства, не изощривъ сперва этого взора на боле тсныхъ отношеніяхъ общинной жизни? кто въ состояніи сдлать что нибудь дльное для общины, не научившись сперва управлять своимъ домомъ? кто въ состояніи управлять своимъ домомъ, управлять своимъ семействомъ и руководить его, не умя управлять самимъ собою и руководить самого себя?
Въ то время какъ Готтгольдъ говорилъ такимъ образомъ, къ нимъ подошла Гретхенъ. Цецилія взяла ее къ себ на колни, и дитя сидло тамъ смирно, словно понимая, что ему не слдовало говорить теперь. Когда Готтгольдъ замолчалъ, она сказала: "Мама, знаешь ли, я хочу, чтобъ у меня папой былъ дядя Готтгольдъ".
Лицо Цециліи вспыхнуло какъ огонь; она сдлала сильное движеніе, чтобы спустить Гретхенъ съ колнъ, но отъ ребенка не такъ-то легко было отдлаться. Она обвила свою здоровую правую ручку вокругъ шеи матери и сказала, ласкаясь: "не правда ли мама, у него такіе голубые глаза, онъ всегда такъ добръ къ теб, а папа часто такой гадкій, не правда ли, мама?"
Цецилія быстро встала вмст съ ребенкомъ и сдлала нсколько шаговъ, какъ будто бы хотла убжать изъ этого мста. Но ея колни дрожали, она не могла идти дальше и должна была спустить на-земь Гретхенъ, которая, испугавшись порывистыхъ движеній матери, съ плачемъ убжала и черезъ минуту забыла свое горе, занявшись парой пестрыхъ бабочекъ, порхавшихъ передъ нею на гряд. Цецилія стояла, отвернувшись отъ Готтгольда.
– - Цецилія! сказалъ Готтгольдъ.
Онъ подошелъ къ ней, онъ хотлъ схватить ея опущенную руку. Она обернулась -- и онъ увидлъ передъ собою оцпенлое лицо Медузы.