Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
– - Что съ вами, кузенъ Бослафъ? спросилъ онъ.
– - Кузенъ Бослафъ! вскричалъ старикъ,-- ну да, кузенъ Бослафъ! такъ и онъ называлъ меня, и она, а съ ними и вс, а посл нихъ мои дти и дти моихъ дтей!
– - Кузенъ Бослафъ!
– - И другаго-то имени нтъ мн, какъ кузенъ Бослафъ! ну да такъ и надобно, и такъ будетъ написано и на моей могильной плит. А поклялся, что никто въ мір не узнаетъ этого; но я не въ силахъ больше терпть. Если мы совершили преступленіе передъ человчествомъ, то хоть одинъ человкъ долженъ узнать объ немъ, для того чтобы простить намъ нашъ грхъ отъ имени человчества. Я всегда любилъ тебя, сегодня я спасъ теб жизнь, такъ будь же ты этимъ человкомъ.
Онъ опять привелъ Готтгольда къ скамейк.
– - Ты конечно слыхалъ о томъ дл, которое вышло у меня съ моимъ двоюроднымъ братомъ Адольфомъ изъ-за Доллана.
– - Да, отвчалъ Готтгольдъ,-- еще недавно, когда
– - Да, отвчалъ кузенъ Бослафъ,-- только передача-то была неврная; та, которая принесла мн эту всть, солгала,-- какъ она писала мн въ Швецію года черезъ два посл того, на своемъ смертномъ одр,-- солгала изъ любви ко мн, надясь этимъ средствомъ привлечь меня къ себ. Несчастная покаялась въ этомъ же и Ульрик, которая, такъ же какъ и я, поврила ея лжи, что я будто бы насмхался надъ нею и скоре соглашусь жениться на какой нибудь лапландк, чмъ на ней. Ну, на лапландк-то я не женился; но несчастная Ульрика вышла замужъ за Адольфа, и когда я вернулся назадъ, она была жена Адольфа и мать двухъ мальчиковъ. Третій ребенокъ -- тоже мальчикъ -- родился у нея черезъ годъ посл моего возвращенія. Оба старшіе умерли въ цвтущихъ лтахъ; третій остался живъ, и этотъ третій мальчикъ былъ -- мой сынъ!
– - Бдный, бдный человкъ! прошепталъ Готтгольдъ.
– - Да, правда, бдный человкъ! сказалъ старикъ,-- кто же бдне того человка, который не сметъ радоваться на своего ребенка, не сметъ назвать передъ цлымъ свтомъ своимъ то, что однакоже его, если только мы можемъ что либо на свт считать своимъ. Я не смлъ длать этого. Ульрика была страшно горда; она скоре умерла бы, чмъ вынесла тотъ позоръ, какимъ сопровождается нарушеніе брака. Я тоже былъ малодушенъ, малодушенъ изъ любви къ ней и къ нему -- моему бдному, доброму, доврчивому Адольфу; вдь я съ дтства любилъ его, какъ брата, и онъ вполн доврялъ мн и готовъ бы былъ спорить съ цлымъ свтомъ, что я лучшій, врнйшій другъ его. Такъ прошло два ужасныхъ года; Ульрика изнемогала въ жестокой борьб между долгомъ и любовью, въ которой она не смла признаться,-- и умерла. Держа въ своихъ рукахъ ея холодющую руку, я долженъ былъ дать ей клятву, что сохраню нашу тайну. Вотъ такъ-то я сдлался, и такъ навсегда и остался для своего ребенка и для своихъ внучатъ кузеномъ Бослафомъ. Они смотрли на меня немножко лучше, чмъ на стараго слугу, которому не хотятъ отказать, хотя онъ и бываетъ подъ часъ въ тягость; они заставляли меня разсказывать разные разности, когда бывали въ дух; когда у нихъ кто родился, то на крестинахъ стараго кузена Бослафа сажали за столъ, на нижнемъ конц; а когда везли кого нибудь изъ нихъ въ Рамминъ на кладбище, то ему позволялось хать въ послдней карет, въ случа если въ ней оказывалось лишнее мсто. Я вынесъ все это: вс эти безчисленныя оскорбленія и огорченія. Я думалъ, что мое самоотверженіе и любовь къ другимъ могутъ искупить то, въ чемъ я провинился когда-то передъ своею плотью и кровью; но проклятіе все еще лежитъ на мн: "Я никогда не видалъ, чтобъ праведный былъ покинутъ, или чтобъ смя его питалось подаяніемъ." Я не былъ праведнымъ, смя мое будетъ питаться подаяніемъ; я столько жилъ, что мн придется увидать и это.
– - Никогда! вскричалъ Готтгольдъ, вскакивая съ своего мста,-- никогда!
– - Что ты хочешь длать? спросилъ старикъ,-- дать ему денегъ? Скажи, куда двается вода, которую ты льешь между пальцами? Тоже самое и деньги въ рукахъ игрока. Я разъ принесъ ему вечеромъ деньги, скопленныя мной въ теченіи шестидесяти лтъ; это была не пустячная сумма, она состояла изъ арендной платы за два моихъ луга и пашни, съ процентами и процентами на проценты; на другое утро изъ всего этого у него не осталось ни гроша. Ты говорилъ мн давеча, что ты сталъ богатымъ человкомъ; можетъ-быть ты можешь дать ему еще больше. Чтожь, онъ возьметъ столько, сколько можетъ взять,-- а когда ужь больше нечего будетъ брать, онъ укажетъ теб на дверь и откажетъ отъ дому, какъ онъ сдлалъ со мной. Онъ очень хорошо зналъ, что я не пойду на него жаловаться, что я даже и не могу на него жаловаться; вдь не длать же мн было письменнаго документа, что я подарилъ то, что у меня было, своей правнучк!
– - А что же Цецилія?
– - Она настоящее дитя своей прабабки; она такъ горда, что не выкажетъ своего горя, а будетъ только потихоньку плакать. Знаю эти слезы издавна; они придаютъ глазамъ, которые проливаютъ ихъ по ночамъ на одинокую подушку, тотъ пристальный, полный страха
Готтгольдъ вскочилъ съ мста.
– - Я ужь такъ давно, такъ давно ушелъ отъ нихъ.
– - А она ждетъ тебя, Готтгольдъ?
Старикъ положилъ ему руку на плечо; Готтгольдъ чувствовалъ, что онъ не спускалъ съ него своего проницательнаго взора.
– - Нтъ, сказалъ онъ,-- не думаю.
– - Оно и лучше, возразилъ старикъ.-- Довольно и одному человку пережить то, что пережилъ я. Когда же я опять тебя увижу?
– - Я хотлъ хать завтра рано утромъ; потомъ я еще заду сюда изъ Проры.
– - Ну, хорошо; она и безъ того уже такъ несчастна; чмъ скоре ты удешь, тмъ лучше.
XIV.
– - Чмъ скоре я уду, тмъ лучше! повторилъ Готтгольдъ, идя по темному лсу.-- Для кого? для меня? Моя судьба ршена. Для нея?-- что для нея въ томъ, останусь я или уду?-- Для него?-- если ему нуженъ не я, а только мои деньги, то зачмъ же онъ давно не сказалъ этого? Я ихъ часто ему предлагалъ -- можетъ быть не довольно ясно; у меня не доставало духу высказываться еще ясне -- мн казалось, что я этимъ какъ будто покупаю у мужа позволеніе, оставаться въ сосдств съ его женою. Отчего онъ не хотлъ взять у меня? Можетъ быть онъ не довряетъ моей искренности? Или онъ слишкомъ гордъ для того, чтобъ взять деньги отъ меня, именно отъ меня? А между тмъ -- кто же дастъ ему охотне моего? Вдь это единственное, что я могъ для нея сдлать. Можетъ быть только этого и не достаетъ для ихъ полнаго счастья; можетъ быть его любовь -- такого сорта, который цвтетъ подъ лучами благосостоянія и чахнетъ въ туман неудачъ и заботъ. Нельзя ли снова оживить эту увядающую любовь? Это возвратитъ румянецъ на ея щеки -- и она опять будетъ смяться тмъ счастливымъ смхомъ, какимъ смялась въ прежнее время.
– - Однако не блестящую же роль играю я въ этой семейной драм! но гд же и когда роль третьяго лица бывала блестяща и благородна? Бдный, бдный старикъ, что онъ долженъ былъ выстрадать! какъ онъ долженъ страдать теперь! Но онъ страдаетъ не невинно. Только ложь есть грхъ, правда -- никогда! Этотъ бракъ Адольфа Венгофа съ Ульрикой фонъ-Далицъ -- какъ произошелъ отъ лжи, такъ ложью и остался. Вдь она любила другаго! и вотъ является этотъ другой; она видитъ, что онъ все еще любитъ ее, какъ любилъ всегда; въ минуту упоенія, посл такой долгой муки, она предается любимому человку; она становится его женой передъ своей совстью, ей слдовало бы сдлаться тмъ же и передъ людьми. Двойная, тройная, тысячекратная ложь въ томъ, что она не сдлала этого,-- что одна эта минута, если бы даже она никогда и не повторилась, не заставила ее разорвать со старою жизнію и начать новую! Эта ложь преждевременно свела ее въ могилу, эту прекрасную, гордую женщину! а онъ...онъ, тщетно старался въ это безконечное время искупить свое преступленіе -- преступленіе противъ правды, которую онъ выгналъ у себя изъ дому и впустилъ вмсто нея ложь! О, божественный геній человчества, живущій въ свтъ правды, сохрани меня отъ грха, самаго тяжелаго изъ всхъ грховъ -- отъ лжи!
Въ проск, перескающей тропинку недалеко отъ опушка лса, вдругъ показалась темная фигура, въ которой Готтгольдъ, подойдя поближе, узналъ стараго управляющаго Мэллера; тотъ въ свою очередь поднялъ руки, крича:
– - Слава теб, Господи, такъ вы тутъ! Ну, сударь, задали же вы намъ страху!
– - Я задалъ страху? кому это? чмъ?
– - Вы! а то ктожь еще? Кому? да всмъ намъ, а больше всхъ нашей госпож, она просто съ ума сходитъ! А чмъ! вотъ теб разъ, хорошъ вопросъ! Я думаю нечего объ этомъ и спрашивать тому, кто въ эдакую страшную грозу, которая въ добавокъ идетъ къ морю, детъ въ какой-то лодчонк, величиною съ орховую скорлупку, Богъ знаетъ въ какую даль въ море,-- а старый дуралей Христіанъ глядитъ на это и думаетъ: "ну, любопытно же какъ-то онъ вернется назадъ", а самому, видно, вовсе не любопытно, потому-что онъ пошелъ себ преспокойно въ лсъ, переждалъ тамъ грозу и вотъ только полчаса назадъ прислалъ своего мальчика сказать, что лодки-то что-то не видать,-- чего добраго не случилось ли какого несчастія съ госпоиномъ?-- Господи, вотъ бда-то! Ну, и напугалась же, должно быть, наша госпожа! Вдь сейчасъ же прибжала и разослала насъ на поиски. Съ нашей госпожей нечего шутить, когда она разгорячится, какъ она ни добра вообще! И на насъ-то на всхъ напалъ страхъ; двое пошли въ Ралловъ узнать не занесло ли васъ туда, еще двое побжали въ Нейгофъ, а я шелъ было къ береговому дому, да хотлъ поговорить съ старымъ господиномъ, который конечно вернулся сегодня домой, что намъ длать. Госпожа сама хотла сюда идти, да я ее не пустилъ.