Про что щебетала ласточка Проба "Б"

Шпильгаген Ф

Брандовъ громко засмялся и, вскочивъ со стула, началъ быстро ходить взадъ и впередъ по комнат и вдругъ остановился передъ шкафомъ съ оружіемъ, сорвалъ съ гвоздя пистолетъ и съ взведеннымъ куркомъ, повернувшись на каблукахъ къ Готтгольду, вскликнулъ:

– - Къ несчастію, слишкомъ часто добрые друзья то же самое что добрые враги, такъ что и не отличить ихъ другъ отъ друга. Какъ ты думаешь?

– - Бываетъ, спокойно отвчалъ Готтгольдъ,-- но ты лучше бы повсилъ пистолетъ назадъ въ шкафъ; твоя рука сегодня не совсмъ тверда для такихъ игрушекъ, пожалуй еще случится какое нибудь несчастіе.

Готтгольдъ ршился ни въ какомъ случа не начинать сегодня объясненія съ полупьянымъ человкомъ, не уступать его угрозамъ (если только это была съ его стороны угроза)

и не позволять вырывать у себя тхъ денегъ, которыми приходилось ему поплатиться, чтобы выкупить безнаказанность всего остальнаго.

Отъ Брандова не скрылось выраженіе спокойной ршимости на лиц его гостя; онъ опустилъ поднятое оружіе, положилъ его въ сторону, подошелъ къ столу и, бросившись на стулъ, сказалъ:

– - Ты правъ! Дйствительно, могло бы случиться несчастіе, но ни одна душа не пожалла бы объ этомъ; да, наконецъ, если бы я и пустилъ себ пулю въ лобъ, это было бы какъ нельзя послдовательне. Ты счастливецъ! Ты съ ранней молодости долженъ былъ работать и много учился; вдругъ теб еще точно съ неба сваливается огромное состояніе, чисто лишнее! Я же...я никогда не работалъ, никогда не учился и теряю состояніе; а безъ него я -- ничтожество, больше чмъ ничтожество: посмшище для всхъ кто меня зналъ, воронье пугало для разноцвтныхъ пташекъ, для всхъ съ кмъ былъ до сихъ поръ на равной ног, если только не выше,-- и вс-то они оставятъ теперь несчастную общипанную ворону на произволъ судьбы. О, чортъ возьми!

Онъ такъ ударилъ по столу стаканомъ, что разбилъ его.

– - Э, дло не стоитъ того, чтобъ выходить изъ себя! Долженъ же быть всему конецъ, и какъ бы тамъ надъ мной ни издвались, никто не можетъ сказать, чтобъ я не насладился жизнію. Всю свою жизнь я пилъ самыя лучшія вина, здилъ на самыхъ быстрыхъ рысакахъ и цловалъ самыхъ хорошенькихъ женщинъ. Вдь и ты, Готтгольдъ, знатокъ въ этомъ; наврное, ты длалъ то же самое, конечно но своему, потихоньку! Да, ты всегда былъ, у, какая тонкая штука! такъ что я еще въ школ питалъ чертовское уваженіе къ твоей ловкости. Э, не бда, и я тоже не совсмъ дуракъ, а умные люди, какъ ты да я, всегда съумютъ поладить; только отъявленные дураки вцпляются другъ другу въ волосы -- дураки, глупые мальчишки, какими мы были тогда! Помнишь? Терцъ, квартъ, квартъ, терцъ! ха, ха! ха! Теперь съ нами такой штуки уже не можетъ случиться. Чокнемся-ка, старый товарищъ! чокнемся за доброе товарищество.

Онъ протянулъ ему полный стаканъ.

– - Мой стаканъ пустъ, сказалъ Готтгольдъ,-- да и бутылка также. Пора спать, мы уже вдоволь пили.

Онъ вышелъ изъ комнаты, прежде чмъ Брандовъ усплъ возразить ему.

Когда дверь затворилась за нимъ, Брандовъ сдлалъ прыжокъ, словно дикій зврь, бросающійся за своей добычей, остановился посреди комнаты и, оскаливъ свои блые зубы и грозя въ дверь, сказалъ:

– - Негодяй проклятый! Крови, крови твоей хочу, я по капл выжму ее изъ тебя. Но прежде мн нужны твои деньги.

Поднятыя руки опустились; онъ, шатаясь, дошелъ до стола и слъ у него, нодперевъ обими руками свою пылающую голову; онъ кусалъ себ губы до того, что изъ нихъ выступала кровь, придумывалъ преступленіе за преступленіемъ, одно ужасне другаго, но ни одно изъ нихъ не вело къ цли. Вдругъ онъ выпрямился, изъ груди у него вырвался хриплый смхъ. Хорошо же! она сама должна потребовать ихъ отъ него, и то послужитъ средствомъ принудить ее къ этому. Мщеніе, полное мщеніе! И притомъ ни малйшей опасности! только бы эта двка не разболтала! она ужь не разъ грозила этимъ, а сегодня была нагле чмъ когда нибудь; но вдь завтра должно все кончиться,-- а ночью мало ли что можно устроить!

Въ эту ночь,-- Готтгольдъ не помнилъ времени и лежалъ одтый, съ бьющимися висками, безъ сна и въ тоже самое время какъ бы въ странномъ сн, низвергнувшемъ его съ высоты неземнаго блаженства въ бездну безъисходной тоски и горя,-- въ эту ночь Готтгольду послышался, вмст съ шумомъ деревьевъ у его окна и стукомъ дождя въ стекла, звукъ, который вдругъ заставилъ его подняться на постели и, сдерживая дыханіе вслушиваться въ ночную тишину. То былъ какъ будто женскій крикъ; онъ могъ

выходить только изъ комнаты подъ нимъ, гд спала Цецилія -- одна съ ребенкомъ. Одинъ прыжокъ -- и онъ былъ уже у окна. Втеръ и дождь били ему въ лицо; но все-таки, не смотря на втеръ и дождь, онъ услыхалъ голосъ Карла Брандова, раздававшійся то громче, то тише, какъ бываетъ это у человка, увлеченнаго страстью и въ тоже время усиливающагося сдержать себя. Въ промежуткахъ ему казалось, что онъ раза два слышалъ ея голосъ; но можетъ быть это только его разгоряченная до безумія фантазія наполняла паузы, въ продолженіе которыхъ не было слышно ненавистнаго голоса. Супружеская сцена въ спальн жены! она не можетъ, не сметъ запереть своей двери; она должна выслушивать безумныя рчи бшенаго, пьянаго человка -- и не можетъ отвчать ему ничмъ кром слезъ.

– - Переносить все это, и только безпомощно ломать себ руки! Это хуже смерти! бормоталъ Готтгольдъ,-- Зачмъ я не заговорилъ? Теперь ужь все могло бы быть кончено! Разв молчать тамъ гд нужно говорить -- не значитъ лгать? и не есть ли это самая ужасная, самая отвратительная ложь? Неужели же здсь вс должны лгать, злые и добрые? Завтра утромъ! О, хоть бы поскоре наступило это утро, если только возможно утро посл такой ночи!

Почти безъ памяти, рыдая, бросился онъ на кровать и уткнулъ голову въ подушки, не помня себя. Вдругъ онъ опять вскочилъ. Что это? словно слышатся чьи-то шаги, словно кто-то осторожно потихоньку крадется на верхъ? Не къ нему ли? Можетъ быть съ орудіемъ убійства въ рукахъ? Все равно!-- и слава Богу!

Готтгольдъ подскочилъ къ двери и распахнулъ ее. Все было тихо, тихо и темно. Лстница шла внизу какъ разъ въ середин между обоими фронтонами; слышанные имъ осторожные шаги направились безъ сомннія не въ его сторону, а въ другую, гд противъ его комнаты находились дв другія, поменьше; одна изъ нихъ, но лвую руку, стояла пустая, а другая была отведена для хорошенькой Рики. Вдругъ изъ этой послдней комнаты мелькнулъ, сквозь дверную щель, слабый свтъ, и тотчасъ же опять погасъ; потомъ въ тишин раздался смхъ, и такъ же быстро смолкъ, словно кто-то быстро зажалъ рукою смющійся ротъ.

Готтгольдъ заперъ дверь; онъ уже не хотлъ больше ни видть ни слышать.

XV.

За темной, дождливой ночью наступило срое, пасмурное утро. Собираясь по временамъ мрачными тучами, безконечныя массы тумана, тянувшіяся со стороны моря, поднимались такъ высоко, что доходили почти до верхушекъ тополей, то наклонявшихся отъ рзкаго втра къ промокшимъ соломеннымъ крышамъ амбаровъ, то снова гордо выпрямлявшихся, или сердито встряхивавшихъ втвями.

І'оттгольдъ стоялъ у окна въ общей комнат и мрачно смотрлъ на эту грустную картину. Только къ утру, почти противъ воли, онъ заснулъ на часокъ; но мысль о предстоящемъ угнетала его душу тяжеле физической усталости. Какъ ни ужасна была ночь, но все-таки по временамъ утшительно мелькали во мрак звзды надежды; теперь же ему думалось, что сумрачный день насталъ только для того, чтобы сказать ему: "это пустое безобразное существованіе называется жизнію, вотъ она дйствительность; что мн за дло до твоихъ грезъ!" Сойдя внизъ, онъ чуть не съ ужасомъ смотрлъ на приготовленія, какія длались для гостей въ большой, обыкновенно почти не обитаемой зал, выходящей въ садъ,-- и слышалъ, какъ съ другаго конца длинной галлереи доносился изъ кухни звонъ кострюль и громкіе разговоры прислуги; работникъ выдвигалъ изъ сарая экипажъ, который долженъ былъ привезти гостей изъ Проры. Все это шло своимъ чередомъ, какъ будто сегодня такой же день что вчера, завтра все будетъ какъ сегодня, ничего не случилось и ничего не можетъ случиться такого, что помолодило бы этотъ старый свтъ и сдлало бы его такимъ же раемъ, какъ въ первые дни его созданія. Но что же это такое! вдь это не сонъ; вдь это было на самомъ дл; не можетъ же оно разсяться, какъ туманъ! надо чтобы оно приняло образъ, вышло изъ хаоса, хотя бы даже помощію жаркой борьбы -- все равно, лишь бы не пропало!