Про пальмы и пионерский галстук
Шрифт:
– Зачем мне что-то доказывать?
– Струсила, так и скажи.
– Я не вру и не трусиха.
– Тогда докажи, что ты дочка генерала.
– Полковника.
– Какая разница! Докажи. Как там говорят? Не посрами офицерской чести.
– Откуда можно залезть? – у Светы покраснели глаза, чтобы никто не заметил, она быстро побежала к аэрарию.
– Мы пошутили, не надо, – попытался остановить ее Алик.
– Степа, ну зачем? – покачал головой Саша. – Что за глупый спор! Она еще сломает себе что-нибудь, а мы будем виноваты.
– Пусть не выпендривается! – Аня скрестила руки на груди. – К ней со всей душой,
– Света Отрохова, подожди, я с тобой! – Саша побежал догонять.
Он подсказывал, как удобнее забраться на крышу аэрария.
– Может, все-таки передумаешь? Ну ее…
– Я должна.
– Глупости все.
– Нет, это уже дело принципа.
– Ты такая принципиальная? – Саша удивленно посмотрел на Свету. – По виду не скажешь…
– А что по виду скажешь? – Света гордо подняла голову. – Что я тюха какая-то, да?
– Почему же сразу тюха? Просто обычная девчонка.
– Я не обычная, я дочь офицера!
Света вытянула руки над головой, соединила ладони. Она столько раз прыгала и во время тренировок, и на соревнованиях, но тогда было все по-другому. Теперь отчего-то ей стало страшно. Первый раз она прыгала в море, в первый раз не было рядом папы. И уже никогда не будет. Она глубоко вздохнула, чтобы не заплакать, зажмурилась и прыгнула. Вода приятно охладила разгоряченную голову. Света медленно поплыла к берегу и услышала, как за спиной вошел в воду Саша.
– Ты точно не обычная девчонка, – крикнул Саша, поравнявшись с ней, – ты…
Но Света не успела расслышать слов: Саша быстро поплыл дальше, обдав ее брызгами воды.
Когда Света вышла на берег, одноклассники ей зааплодировали. Аня демонстративно держала руки сложенными на груди.
Света уже подходила с полным мусорным ведром к контейнерам, когда услышала тихое мяуканье в одном из них. Представила несчастного пушистого котенка, застрявшего в помойке, и ей сразу захотелось спасти его. Она была уверена, что мама не будет ругаться, если Света ей все объяснит. Подошла ближе и заглянула внутрь. Мусорный контейнер заполнен почти до краев. В коробке из-под торта кто-то шевелился. Но не котенок. А кто-то, похожий на безволосую обезьянку. И тут Света поняла. Среди тошнотворно-кислого запаха гнилых фруктов и овощей, протухших объедков, грязных тряпок и рваных пакетов, в картонной коробке, измазанной по бокам бело-розовым кондитерским кремом, плакал настоящий ребенок. Мальчик. Его голое тельце синюшного цвета было покрыто пупырышками, словно кожа у ощипанной курицы. Несколько минут Света как загипнотизированная смотрела на младенца. Она не знала, как ей правильно поступить. Посмотрела на полное мусорное ведро, которое все еще держала в руке. Машинально выкинула все из него – осторожно, у самого края контейнера. Света была уверена, что не задела ребенка, но тот вдруг запищал громче чем раньше, начал сучить ручками и ножками. Света отпрянула назад и, не выпуская пустого ведра из рук, помчалась домой.
– Там, там… – она заикалась и не могла произнести ни слова.
– Что? Что случилось?
– Там ребенок. Голый. В мусорке! – наконец выдавила Света.
– Живой?
– Да.
Мама поспешила на кухню, принесла Свете стакан воды.
– На, выпей. Тебе надо успокоиться.
Света
– Ты как? Нормально? Оставайся здесь. Я – к ребенку.
Она схватила махровое полотенце и выбежала из квартиры.
Младенец чуть слышно попискивал. Оксана Петровна осторожно взяла его, укутала в полотенце и прижала к груди.
Бежала не останавливаясь. Слезы мешали разбирать дорогу. Ребенок затих.
– Ты должен жить. Все будет хорошо. Ты должен! – мысленно уговаривала она малыша. – Ты будешь! Иначе зачем вся эта наша долбанная жизнь.
С мокрым от слез лицом Оксана Петровна вбежала в приемное отделение больницы. Она тяжело дышала, широко открывая рот. Медсестра за стойкой подозрительно на нее посмотрела:
– Вам что, гражданка?
– Срочно! Врача. Тут новорожденный. Подкидыш.
– Мать честная! Георгий Петрович, подойдите сюда, пожалуйста. У нас тут чэпэ, – медсестра окликнула проходившего по коридору мужчину в белом халате. – Это наш главный, – объяснила она уже Оксане Петровне.
– Что случилось?
– Новорожденный, скорее всего недоношенный, – Оксана Петровна уже немного отдышалась и успокоилась. – В мусорном баке лежал голый. Неизвестно сколько часов.
Главврач аккуратно взял младенца.
– У него признаки переохлаждения. Еще я заметила вывих правого бедра.
– Вы врач?
– Нет, медсестра.
– Идемте, расскажете все по дороге.
– Основное я уже сказала, – Оксана Петровна торопливо шла за главврачом. – Ему где-то 33-34 недели, не меньше – легкие уже сформированы.
– Вы где работаете?
– Нигде. Пыталась устроиться, но пока не получилось.
– Можете идти в бухгалтерию оформляться, скажете, что от меня.
– А как же…
– Не каждый врач сходу вывих у новорожденного определит, а вы увидели.
– Я просто год в родильном отделении работала. Насмотрелась всякого.
Поставленный Оксаной Петровной диагноз полностью подтвердился. Подняли на уши всю больницу, милиция приехала, согнали персонал. Долго разбирались, как такое могло случиться. Наконец одна из санитарок гинекологического отделения созналась, что ее знакомой пытались тайно провести роды.
– Знакомая дочку привела, – плача и пытаясь оправдаться, объясняла санитарка. – А та девчонка совсем, 16 лет дуре. Она даже и не сразу поняла, что беременна. Матери тоже боялась признаться. Отец – шишка большая. Узнал бы, выгнал и жену, и дочь. Знакомая ко мне. Помоги, мол, так и так. Пожалела их. Ребенок не проявлял признаков жизни. Думали, мертвым родился. У коробка из-под пирожных оставалась. Туда положила тело и отнесла на помойку. Мертвый ребенок – это уже совсем другое дело. Испугалась я…
Оксана Петровна смотрела на эту еще не старую, скривившуюся от страха женщину и не могла понять: осуждает она ее или жалеет? Санитарку сразу уволили. Главврач договорился, что обвинения в уголовном преступлении не будут предъявлять. У санитарки дома пятеро детей. Одна их поднимает, без мужа. Но уволить по статье все равно пришлось.
Оксана Петровна выходила из больницы уже затемно, в качестве медсестры хирургического отделения. Муж, ее родной Валерчик, гордился бы сейчас ею. Сказал бы: молодчинка ты у меня! Все правильно сделала. Моя девочка!