Проблема «бессознательного»

Бассин Филипп Вениаминович

Только с этих общих философских позиций мы мощем правильно понять роль, которую играет сознание в жизни человека с тех пор, как оно однажды забрезжило робкой искрой в предрассветном тумане истории человечества. И только с этих позицийкак мы дальше увидим, можно правильно осветить отношения, существующие между со­знанием и неосознаваемыми формами психики и высшей нервной деятельности.

§47 Единство предмета наук о мозге и различия между аспектами их подходов

Созданное марксистско-ленинской философией учение об общественно-исторической природе сознания подчеркнуло таким образом крайне сложный генез сознания, его зави­симость от факторов как физиологического, так и социаль­ного порядка. Тем самым в центр теории сознания была поставлена проблема влияний, оказываемых на проявле­ния сознания процессами качественно разнородного типа. А эта проблема потребовала более детального раскрытия отношений,

существующих между высшей нервной дея­тельностью (физиологические и физико-химические про­цессы, происходящие в мозгу) и ее психическими проявле­ниями. Первая изучается в понятиях физиологии, вто­рые — в понятиях психологии. Мы напомним в этой связи одно общее положение, важное для последующего анализа.

Физиологическое и психологическое являются двумя сторонами единой мозговой деятельности, где идеальное, по словам В. И. Ленина, выступает как свойство мате­риального, «ощущение признается одним из свойств дви­жущейся материи» [49, стр. 35]. Поэтому на вопрос, изу­чают ли физиология высшей нервной деятельности и пси­хология один и тот же «предмет», одни и те же явления и процессы, ответить можно, отвлекаясь от аспектов со­циально-психологического и гносеологического, очевидно, только положительно. И. П. Павлов, как известно, много­кратно подчеркивал, что в его понимании высшая нервная деятельность это одновременно — проявление психическо­го, что условный рефлекс это феномен, одновременно фи­зиологический и психологический и т. д. Но если мы спро­сим, изучают ли эту единую реальность психология и фи­зиология высшей нервной деятельности при помощи од­них и тех же категорий как процесс, включенный в одну и ту же систему связей и отношений, то ответ может быть, столь же очевидно, только отрицательным. Психология изучает содержание отражательной деятельности мозга, а физиология высшей нервной деятельности — нервные механизмы этой же деятельности мозга. Такое понимание подчеркивает, с одной стороны, философскую неправомер­ность механистического сведения психологического к фи­зиологическому, с другой — не менее глубокую ошибоч­ность отрицания единства предмета обеих наук и рассмот­рения психологии как дисциплины, посторонней учению о мозге.

Мы останавливаемся на этом вопросе потому, что его философски адекватная трактовка имеет существенное значение для правильной постановки и проблемы «бессоз­нательного». Сознание и «бессознательное» при их диа­лектико-материалистическом понимании, — это лишь осо­бые формы проявления наиболее сложных видов мозговой активности. Но если мы рассматриваем «бессознатель­ное» с позиций учения о высшей нервной деятельности, то подходим к нему в ином плане, чем тогда, когда иссле­дуем его как феномен психологический. А отсюда выте­кает необходимость отличать при более строгом употреб­лении понятий неосознаваемые формы психических явле­ний от неосознаваемых форм высшей нервной деятель­ности, о чем мы еще будем подробно говорить в даль­нейшем.

Напомнив на предыдущих страницах основные, исход­ные для нас методологические положения, посмотрим те- перь, как ставится вопрос о сознании при разных к нему подходах за рубежом.

§48 О критике категории сознания в буржуазной философии XX века

Со времени написания В. И. Лениным «Материализма и эмпириокритицизма» прошло более полувека. Это был пе­риод необычайно стремительного развития человеческой мысли почти во всех областях ее приложения. За это вре­мя тенденции, характерные для буржуазной философии рубежа столетий, резко заострились. Продолжая традиции махизма, с самого начала пытавшегося стать «над» спо­ром материализма с идеализмом, ряд течений буржуаз­ной философии более позднего периода (в первую очередь такие, как неопозитивизм, неореализм, семантика) всю силу своей критики направил на понятие сознания, чтобы построить «монистическую» философскую концепцию, в которой категория сознания, противопоставляемая ка­тегории материи, растворилась бы в системе «чистого опыта».

Критика понятия сознания стала в данном случае лишь своеобразной формой борьбы с материалистическим мировоззрением, борьбы, проводимой фактически с пози­ций субъективного идеализма, но маскируемой лозунгами преодоления «метафизичности» материализма, неприем­лемости для последовательного научного мировоззрения устарелого «картезианского дуализма» (под которым по­нимается гносеологическое противопоставление материи и сознания) и т.п. Именно этим объясняется усиленное внимание, которое буржуазная философия и идеалисти­ческая психология оказывали на протяжении почти всей первой половины XX века анализу проблемы сознания и которое нашло выражение в нашумевшей в свое время статье James «Существует ли сознание?», в опубликован­ной Holt в 1914 г. работе неореалистического направления

«Понятие сознания», в «Логическом трактате» Wittgen­stein, в «Анализе духа» и «Человеческом познании» Rus­sell [234] и в большом количестве других работ сходного характера.

Вряд ли нужно обосновывать, что за всей пестротой внешних различий этих направлений скрывается принци­пиально одна и та же идеалистическая сущность. Эта атака понятия сознания требует ответа на основе специ­ального философского анализа, который в рамках настоя­щей работы, естественно, не может быть проведен. Мы упоминаем об этой критике поэтому лишь для того, чтобы показать далее, как она отразилась на подходах к проб­леме сознания, существующих сегодня за рубежом в ряде конкретных научных дисциплин. Более детальное рас­смотрение увлекло бы нас в область, далекую от той, ко­торая является для нас главной.

§48 Последние зарубежные дискуссии по проблеме сознания

Для того чтобы лучше понять, какие вопросы стоят в центре современных споров с идеалистическим направле­нием о природе сознания как биологического и социаль­ного феномена и о связи сознания с «бессознательным», обратимся к рассмотрению недавно прошедших дискуссий на эту тему. Одна из таких дискуссий состоялась несколь­ко лет назад на страницах центрального психоневрологического журнала ГДР «Psychiatrie, Neurologie und medizinische Psychologie» [226]. Другая, отраженная p извест­ном сборнике «Мозговые механизмы и сознание» [117], происходила на Лорентинской конференции в Канаде еще в 1953 г. Последняя дискуссия представляет интерес по двум причинам. Во-первых, на ней были сформулированы многие положения, которые не потеряли своего значения как характеристика теоретических позиций соответствую­щих направлений и сегодня. Во-вторых, совсем недавно (1964) состоялась повторная встреча многих участников Лорентинского совещания — ведущих зарубежных невро­логов, на которой вновь были обсуждены те же коренные вопросы теории сознания [118]. Сопоставление этих двух крупных международных совещаний дает яркую картину эволюции представлений о природе сознания, происходя­щей в настоящее время за рубежом.

Третьей интересной дискуссией явилось систематиче­ское обсуждение проблемы сознания, проводившееся на протяжении 5 лет (с 1950 по 1954 г.) в США и подыто­женное в 5 сборниках, содержание которых также еще нельзя считать устаревшим [225]. Характерными для под­ходов к проблеме сознания, преобладающих за рубежом, являются, помимо материалов этих совещаний, также дан­ные многотомного руководства по физиологии [167], изда­ваемого физиологическим обществом США, ряд сообще­ний на I Международном конгрессе неврологических наук (Брюссель, 1957 г.), на III и IV Международных психи­атрических конгрессах (Монреаль, 1961 г.; Мадрид, 1966 г.), на III конгрессе по гипнозу и психосоматической меди­цине (Париж, 1965 г.), на двух французских коллоквиумах по проблеме «быстрого» сна (Лион, 1963 и 1966 гг.), на XVIII Международном психологическом конгрессе (Моск­ва, 1966 г.), на Детройтском симпозиуме по ретикулярной формации (русск. пер. — М., 1962 г.), на симпозиумах «The nature of sleep» (Siba Found., London, 1960) и «Bra­in Mechanisms» (Amst., 1960) и на ряде других совещаний последних лет.

Мы остановимся в дальнейшем лишь на немногих ис­следованиях этого круга, менее детально освещенных в нашей литературе и помогающих понять, почему изучение сложных проявлений нервной активности неизбежно при­водит к представлению о неосознаваемых формах высшей нервной деятельности, как о важнейшем механизме рабо­ты головного мозга, без учета которого мы эту работу объ­яснить не можем.

§50 Постановка проблемы сознания по Weinschenk

В немецкой дискуссии 1966 г. представляет интерес статья Weinschenk [226а], принципиальные установки которой ха­рактерны для довольно большой группы современных за­рубежных авторов, находящихся под одновременным: влиянием как идей павловской физиологии, так и пред­ставлений, развитых еще в 50-х годах исследователями функций ретикулярной формации мозгового ствола и зри­тельных бугров.

Автор статьи начинает анализ со ставшего уже почти традицией указания на трудность рассмотрения проблемы сознания из-за неопределенности ее центрального поня­тия. Далее он излагает оригинальную концепцию, претен­дующую на объяснение главной функции сознания. Ос­новной факт, который, по мнению автора, подлежит истол­кованию, заключается в том, что процесс афферентации, приводящей к физиологическим сдвигам в нервных струк­турах, воспринимается субъектом не как таковой, а как выражение изменений, происходящих в объективной сре­де. Для того, чтобы процесс такой «экстериоризации», превращения непосредственной мозговой данности в кар­тину внешнего мира мог быть осуществлен, необходимо наличие в мозгу специального механизма или «органа». Таким органом и является, по мнению автора, сознание.