Проблема «бессознательного»
Шрифт:
Мы можем теперь подытожить причины, заставившие нас предварить анализ проблемы «бессознательного» рассмотрением вопроса о сознании.
Приведенный выше краткий обзор не оставляет сомнений в распространенности биологизирующего подхода к проблеме сознания — подхода, при котором понятие сознания отождествляется по существу с понятием «сложных форм интеграции опыта». В работах, написанных сторонниками этого подхода, содержится немало ценных данных о физиологических механизмах, на которые опирается интегрирующая активность мозга, однако в них неизменно оттесняется на задний план, если не полностью выпадает, проблема сознания как «отношения», вопрос о специфических регулирующих функциях сознания, а тем самым следовательно, и вопрос об отношении сознания к психическим
Неоднократно упоминавшийся нами последний Римский симпозиум [118], посвященный рассмотрению проблемы мозговых механизмов осознаваемого опыта («Brain and conscious experience»), дал немало убедительных доказательств этого. На нем в ряде докладов были приведены интересные новые данные о физиологических и морфологических механизмах мозговой деятельности, но лишь значительно реже поднимался в дискуссиях вопрос о дифференцированной роли разных из этих механизмов в условиях осознаваемой и неосознаваемой работы мозга. А в результате все обсуждение вопроса о мозговых механизмах «осознаваемого опыта» («conscious experience») проходило без четкого выделения моментов, которые для этой «осознаваемой» мозговой активности являются наиболее характерными. Подобные тенденции можно проследить в заслушанных на конгрессе сообщениях морфологов Colonnier и Andersen, в обобщающих докладах Eccles и Adrian, в очень важных для общей теории работы мозга сообщениях Bremer, Mountcastle, Creutzfeld, Phillips и др. Только в докладе Mac Key, отчетливо отразившем подход к проблеме сознания с позиций современной теории биологического регулирования, а также в сообщениях Jasper и Sperry с соавторами содержались более настойчивые попытки выявления моментов, о которых можно предполагать, что они соучаствуют в какой-то степени в определении осознаваемого или, напротив, неосознаваемого характера работы мозга.
Таковы трудности, на которые неизбежно наталкивается биологизирующий подход к проблеме сознания. Не ставя этой проблемы как проблемы «отношения», не связывая ее анализ с современными общими представлениями о моделирующей активности мозга, об отражении действительности сознанием на основе ее «презентированности» последнему [31] , биологизирующая трактовка безнадежно утрачивает доступ именно, к тому, что в категории сознания выступает как наиболее характерное. Проблема сознания фактически замещается значительно более общей проблемой механизмов нервной интеграции, причем факт этого смешения категорий нередко остается незамеченным. Вопрос же о «бессознательном» при таком понимании также снимается: совершенно очевидно, что говорить об особенностях «бессознательного» можно лишь в том случае, если эти особенности противопоставляются особенностями работы мозга, обусловливающим осознание.
31
«Презентированность» (от лат. presentatio — предъявление) действительности сознанию — термин, удачно введенный А. Н. Леонтьевым и подчеркивающий, что при осознании содержанием переживания становится не только непосредственное отражение действительности, но и отношение субъекта к процессу этого отражения. В результате осознания происходит как бы своеобразное удвоение отражаемого (восприятие действительности в ее «отделенности» от субъекта), позволяющее регулировать действие на основе предварительного использования «презентированной» сознанию внутренней (психической) модели этого действия. Ко всем этим сложным, но необходимым понятиям мы еще вернемся.
Что же касается социологизирующего подхода к проблеме сознания, типа хотя бы представленного в исследовании M"uller, то, как мы видим, его характерной слабой стороной является недостаточно четкое разграничение между понятиями сознания индивидуального и сознания общественного. В этих условиях проблема «бессознательного» также оказывается устраненной, хотя и по другой причине: в «социологизирующие» теории сознания представление о «бессознательном» может проникнуть лишь при его крайнем идеалистическом заострении, в условиях которого оно теряет, естественно, всякое научное значение.
Мы видим, таким образом, как тесно связана судьба вопроса о «бессознательном» с проблемой сознания в ее более широком понимании. Вопрос о «бессознательном» возникает по существу как особая тема лишь при определенном подходе к проблеме сознания и решается во многом в зависимости от того, как эта более общая проблема интерпретируется. Это обстоятельство отчетливо выступило в частности на Московском симпозиуме по проблеме сознания 1966 г. [71]. Поскольку исходной методологической позицией для подавляющего большинства докладов на этом совещании являлась концепция сознания как «отношения», биологпзпрующие подходы
II. Основные функции неосозноваемых форм высшей нервной деятельности (переработка информации и формирование установок)
Мы остановились на проблеме сознания для того, чтобы лучше понять: что именно в общей теории сознания вынуждает обращаться к идее «бессознательного». Совершенно ясно, что теория неосознаваемых форм психики и высшей нервной деятельности может претендовать па серьезное внимание и заслуживает тщательной разработки только в том -случае, если общее учение о сознании подводит нас к этой теории, как к своему необходимому разделу, если не возникнет сомнений, что отвлекаясь от представлений о «бессознательном», мы понять работу мозга до конца не можем.
Сгруппируем теперь данные, которые на современном этапе являются основанием для постановки проблемы «бессознательного». Эти данные имеют, безусловно, значительно более глубокий характер, чем те, которые заставляли обсуждать вопрос о «бессознательном» на протяжении конца прошлого и начала текущего века. Мы остановимся на трех их видах, а именно — на данных: а) вытекающих из современного представления о психологической структуре осознаваемого переживания, б) предоставленных в наше распоряжение в самое последнее время исследованиями активности нервных образований, участвующих в реализации приспособительного поведения, в) подсказываемых современными представлениями о функциональной организации действия.
Рассмотрим эти данные по порядку. Прежде всего постараемся понять, почему и в какой степени постановка проблемы «бессознательного» вытекает из современного понимания психологической структуры осознаваемого переживания.
С. Л. Рубинштейном было подчеркнуто [74], что осознаваемое переживание возникает лишь тогда, когда человек выделяет себя из окружающего предметного мира. Осознаваемое переживание — это переживание, неразрывно связанное с противопоставлением субъекту окружающего его мира как некоей «внешней» реальности. Это переживание, основанное на превращении в сознании субъекта подобной реальности в «объект», т. е. в нечто отграниченное от познающего субъекта, не совпадающее с последним. При таком понимании осознаваемое переживание выступает, очевидно, как в высшей степени сложная форма психологической активности, возникающая лишь при наличии определенных предпосылок. Важнейшей из этих предпосылок является достаточная степень развития способности к обобщению и к фиксации обобщений, достигающих уровня истинных понятий (Л. С. Выготский), в речи.
Но если это так, то становится бесспорным, что осознаваемое переживание — это форма психики, предпосылки которой длительно созревают не только в условиях филогенетической эволюции, но и в онтогенезе человека. Советская психология благодаря в первую очередь глубоким исследованиям Л. С. Выготского и его школы [26, 27, 28, 52] смогла убедительно показать всю сложность перехода от возрастного уровня, на котором еще отсутствует упомянутое выше отграничение познающего субъекта от окружающего его мира предметов, к уровню, на котором подобное отграничение уже существует. А этот переход и есть одновременно переход от периода неосознаваемой психической активности к фазе вначале лишь смутно, а затем все более ясно осознаваемых проявлений психики. За рубежом экспериментально-психологическому анализу этого перехода много внимания уделили Binet, Clapared, в более позднем периоде Piaget, Wallon и многие др.
Из подобной трактовки вытекает очень важное заключение. Коль скоро психические явления становятся осознаваемыми не просто в силу того, что они имеют место, не в силу каких-то их имманентных качеств, а лишь при наличии определенных физиологических и психологических условий, то это значит, что мы должны считаться с неосознаваемостью психических проявлений, как с важнейшей особенностью определенной фазы нормального возрастного развития психики. Сделав такой вывод, мы становимся, однако, на путь, на котором ограничиться одним шагом уже нельзя.