Пробуждение Посейдона
Шрифт:
– Я думаю, вы убили моего дядю.
– Похоже, это действительно общепринятое мнение. Молодчина, что согласились с ним.
– Заткнитесь.
– Она схватила прядь его волос и сильно открутила ее от головы, не заботясь о том, насколько это причиняет ему боль.
– Заткнитесь на хрен, вы, верующий литр мочи. Я видела Мпоси. Я видела, что от него осталось. Кто бы это ни сделал, нет ничего такого, чего бы я с ними не сделала. Ничего настолько чертовски мерзкого, чтобы я не подумала об этом. И я действительно думаю, что вы сделали это. Но я не могу быть уверена. Не совсем.
Она
– Дело вот в чем, - сказала она.
– Вы идете на заморозку. Гандхари говорит, что на триста лет. Никто не заговорит с вами, пока мы не вернемся домой. Но если есть что-то, что я должна знать, что, по вашему мнению, может повлиять на наши шансы, я хочу знать это сейчас.
– Ради этой крошечной искорки сомнения?
Она вонзила ногти ему в голову.
– Пошел ты. Я думаю, есть примерно один шанс из тысячи, что ты не убивал Мпоси. Это не сомнение, это выброс. Но я все равно хочу знать. Одну вещь. Все, что у тебя есть.
– Танторы, - сказал он.
Этого было достаточно, чтобы ослабить ее хватку на нем. Она убрала руку, позволив его голове откинуться на подушку.
– Расскажи мне еще.
– Этот страх, Гома, - причина попытки диверсии. На самом краю движения есть люди, которые разделяют ваши подозрения.
– Мои подозрения относительно чего?
– Что танторы, возможно, выжили где-то за пределами Крусибла. Вот почему вы здесь, не так ли? Будьте честной - это не значит прислушаться к зову дорогого умершего предка. Это для того, чтобы найти говорящих слонов.
– Что ты знаешь о танторах?
– То же, что и все остальные. И еще кое-что. Если бы существовал план диверсии, уничтожение "Травертина" было бы лишь побочным эффектом истинного намерения. Они хотят убить ваших слонов, Гома.
– Ты сказал мне, что ненавидишь грех в том, чем они являются, а не самих слонов.
– Это было правдой.
– А теперь?
– Я думаю, что все равно было бы неправильно причинять им вред.
– Капитан нашла взрывчатку. Если есть еще, она ее найдет.
– Я в этом не сомневаюсь. Но взрывчатка - не единственное оружие, не так ли?
– Что еще?
– Понятия не имею. Если бы мне предоставили свободу, у меня был бы шанс выяснить это.
– Гандхари не должна останавливаться на тебе, - сказала Гома.
– Она должна положить вас всех на лед.
– Наша экспедиция состоит из пятидесяти трех человек. Таким образом, все равно остается еще сорок один кандидат.
– Это не кто-то из нас. Это вы фанатики, а не мы.
– Я надеюсь ради вашего же блага, что вы правы. Правда в том, Гома, что я никогда не хотел, чтобы мы ссорились. Что бы вы ни думали обо мне - а вы совершенно ясно выразили свои чувства, - я не причинял вреда вашему дяде. Кто-то другой убил Мпоси - кто-то все еще на свободе на борту этого корабля. Я знаю это, но, конечно, не могу заставить вас увидеть это самой. Тем не менее, я могу посоветовать
Гома почувствовала прилив стыда за ту физическую боль, которую она причинила Грейву. Это было ниже ее достоинства, ниже ее имени, ниже памяти Мпоси. Гнев был искренним и оправданным, но она скорее позволила ему использовать себя, чем наоборот.
– Не знаю.
– Но вы надеетесь, что так и будет.
– Да.
– Тогда будьте мудрой, Гома Экинья. Будьте очень мудрой и очень бдительной. Потому что, когда змея покажется, меня не будет рядом, чтобы помочь вам.
Вскоре после этого последовало вступление Грейва в спячку, проведенное без церемоний и без видимого сопротивления со стороны субъекта. Гоме разрешили присутствовать в хранилище спящих с небольшой группой свидетелей и технических специалистов, включая Ру, Маслина Караяна и избранного числа других участников Второго шанса.
Грейв уже получил успокоительное и находился в сознании лишь в минимальной степени к тому времени, когда гроб был закрыт и начался переход к анабиозу. После их публичного спора Васин и Нхамеджо, похоже, пришли к какому-то неохотному соглашению относительно перевода Грейва в спячку. Сатурнин занимался медицинскими аспектами, хотя и с заметным отсутствием энтузиазма.
Гома наблюдала за всем этим со смутным предчувствием, зная, что скоро она сама ляжет в один из этих гладких серых гробов и доверит свою судьбу медицинской технологии, которая была надежной, но не безотказной, и относительно которой она не притворялась, что понимает ее. Собрание в тишине наблюдало, как индикаторы состояния отмечали погружение Грейва в медицинскую спячку, постепенную остановку всех клеточных процессов. Наконец его мозг выдал последнюю, сдающуюся вспышку нейронной активности, и все стихло.
– Мне жаль, что я не смогла сообщить вам больше, - сказала Васин Гоме, когда свидетели начали расходиться.
– Какое-то чувство справедливости восторжествовало, а не было отложено.
– Мпоси и не ожидал ничего большего.
– Возможно, и нет. Но признаю, что чувствовала потребность в возмездии - какое-то чувство, что наказание должно соответствовать преступлению.
Гома вспомнила свой ночной визит в запертую комнату Грейва. Насколько ей было известно, это осталось незамеченным и о нем не сообщалось. Если Грейв и упомянул об этом кому-нибудь, последствий не было.
Она подумала о своих ногтях, оставляющих маленькие ранки в форме полумесяца на его голове.
– Я бы не хотела возмездия.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Кану приготовил чай и опустился на колени перед саркофагом Ниссы, пока крышка со вздохом не открылась и не скользнула назад. Она лежала там, живая, но еще не проснувшаяся. Он позволил этому случиться в свое время, все еще стоя на коленях, пока неловкость его позы не стала почти невыносимой. Он все еще ждал. Наконец она пошевелилась, ее горло задвигалось, глаза превратились в щелочки. И снова он позволил ей замолчать, хотя был уверен, что она чувствует его присутствие, его дыхание рядом с собой.