Прочь из чёрной дыры
Шрифт:
В детстве, когда я падала и ушибалась, мама брала меня на руки и говорила: «Всё пройдёт, всё будет хорошо, поболит и перестанет». Но не в тот раз. В тот день родители оставили меня в больнице и уехали. Меня никто не пожалел, хотя мне было гораздо больнее и обиднее, чем в детстве, когда я падала и ударялась.
«Ничего не пройдёт, — сказала я самой себе, — и не будет хорошо».
Я оказалась права.
В маленькой районной больнице, в которую меня привезли, была только одна палата для детей с травмами. Мы там и лежали впятером. У окна старожил, мелкий мальчишка со сломанной ногой, рядом
Из детской палаты меня быстро перевели в гнойную хирургию, потому что рана воспалилась, несмотря на уколы в плечо и ежедневные перевязки. Там я угодила в палату к трём старушкам. Они были весёлые, хотя ничего весёлого в их историях не было: одну укусила змея прямо на грядке, другая вместе с мужем попала в аварию на шоссе, а что было с третьей? Тоже какое-то происшествие. К той, что с аварией, несколько раз приходил полицейский — новый или тот же самый, я не запомнила.
Мама навещала меня почти каждый день. Иногда её на машине подвозил отец, но чаще она ехала одна, на перекладных. Отец был недоволен и сообщал мне об этом, когда приезжал вместе с ней.
У всех дети как дети, а эта — не ребёнок, а наказание. Испортила всей семье отпуск. Не полезла бы на тот пень, всё было бы нормально. Мы бы уже и забыли об этом, гуляли, купались, дышали свежим воздухом. А теперь весь отдых псу под хвост. Мать нянчится со взрослой девицей, с которой ничего страшного не произошло. А отец в свой законный отпуск, ради которого он весь год ишачил, сидит один в неубранном доме и разогревает на обед вчерашний ужин.
Мама оставляла мне в тумбочке фрукты и шоколадки, но я не помню их вкуса. Запомнился лишь омлет, который иногда давали на второй завтрак. Изумительно вкусный, никогда ни до, ни после я не пробовала такой.
Омлет на второй завтрак — лучшее больничное воспоминание. И ещё рекорд в шарики. Помню, что я дошла до того уровня, на котором уже никаких спецэффектов нет, просто лови, кидай, сбивай быстро-быстро.
Я лежала в кровати, хотя мне можно было ходить, и смотрела в окно. Кажется, оно было зарешечённое, потому что на первом этаже. И вроде там, за стеклом и решёткой, было лето.
Меня выписали, когда у родителей уже закончился отпуск и в школах начались уроки. Я вернулась в класс в октябре и никому не рассказывала о том случае. Потому что я сама виновата, не надо было лезть на пень.
Место рядом с Ли было свободно. И я села рядом.
В первом классе у нас сложилась компания из восьми человек, мы называли себя «Команда супердевочек». Но пока меня не было, Ли рассорилась с остальными. «Я теперь буду дружить только с тобой!» — сказала она. Мне было всё равно. После того случая в лесу я не хотела ни с
Так что всё сложилось удачно. Если не считать того, что родители остались без отпуска, а джинсы со стразами пропали навсегда.
Когда меня забирали из больницы, врачи посоветовали «поводить ребёнка к психологу». Но отец сказал, что у нас в семье психов нет и психолог ребёнку не нужен.
Психологам я не доверяю. Из них самая безобидная — тётя Эльвира со своими открытками, потому что все знают, что она психолог-любитель без образования. И она знает, что все знают, и не отсвечивает.
Опасаться надо тех психологов, у которых есть над тобой власть.
У нас в школе психологом работает мама Альбины из девятого «А». От своей мамы Альбина всё про всех знает. Одноклассницы подчиняются ей: если не сделать, как она приказывает, Альбина расскажет твою тайну.
Только совсем наивные дети, верящие в розовых пони на радуге, доверяют секреты маме Альбины. Но поначалу-то никто не знал! И сейчас ещё иногда попадаются, когда совсем припирает. Бегут в кабинет психолога, вываливают там весь на себя компромат, а потом поздно. Потом уже Альбина будет над ними властвовать.
Вообще-то мама Альбины, которая психолог, клянётся, что у неё профессиональная этика и дочке она ничего не говорит. А Альбина такая: «Можешь рискнуть. Сделай, как я хочу, или проверь, знаю ли я твой секрет».
Мы с Ли в кабинете психолога держим рот на замке, а эмоции — под контролем. Всё сказанное может быть использовано против тебя.
Естественно, мама Альбины не в курсе про тот случай в лесу. И по-настоящему о нём вообще никто не знает, кроме меня и моих родителей. И ещё того человека. Даже Ли думает, что это как с её переломом, что самое плохое — это боль. Но боль проходит. А что-то остаётся внутри. Как будто мне забыли сделать ещё один очень важный укол. От страха. Или от чёрной дыры.
Наверное, такие уколы делают в попу. А я отказалась. Сама виновата.
ГЛАВА 4. ОБЪЕКТ: СПОРТИВНАЯ ПЛОЩАДКА ЗА ШКОЛОЙ
Мы стоим в прихожей в квартире Ли и в последний раз смотримся в гигантское, во всю стену, зеркало.
Не в последний раз в жизни, естественно. Хотя — кто знает. Если мы опозоримся, это будет полный конец всего.
Сегодня на перемене Варя из десятого «Б», проходя мимо нас, почти не останавливаясь, сказала: «А чего вы на площадку после уроков не заходите? Странные какие-то».
И пошла дальше.
Это не просто так слова. Это значит, что нас пригласили. Я и Ли, мы вместе (и по отдельности тоже) можем теперь приходить после уроков на спортивную площадку за школой и смотреть, как тренят самые красивые парни района. И среди них один, суперкрасивый. Сердце начинает биться где-то в районе ключиц, когда я произношу его имя, даже мысленно.