Продолжение следует
Шрифт:
51. Без Стаса никуда
Я обещал – разведу Максима на бабки – и развел. Не скажу, сколько с него слупил, чтоб Надьку уломать на развод. А то вы от зависти лопнете. Он меня вообще впервые увидел, и я сразу запросил с него деньги – за то, что и сам давно хотел сделать: вытащить Надюху из капкана. Раньше не получалось. А теперь вот вышло: появились новые козыри.
Покуда уговаривал, Евгения подслушивала. Ну что это за ведьма, которой надо крючиться возле замочной скважины. А так просто знать ей слабо. Никудышные пошли ведьмы. Надюша, они тебя поймали в ловушку с этим блядским контрактом. Но и сами попались. Они, Надь, поняли так, что тебе оставлена еще и квартира на проспекте Мира, и дача под Звенигородом. А это попало к Георгиеву сыну. – Стас, ты меня запутал. Что, у Георгия двое сыновей? – Один. В Канаде. Звать Андреем.
Молчала, уставясь в одну точку. Потом подписала. Деньги с Максима я получил – и давай Бог ноги. Дело в том, что мы играли в шесть рук. Играли наверняка, рассчитав всё по числам. Георгин помер – на полгода позже, чем дура Надька его похоронила. Жаль, хороший был мужик, хоть и чокнутый. Что ж, лично я не против смерти. Старость вещь неприглядная и унизительная. Завещанье на Надькино имя он вроде бы оставил: Агеич его сорганизовал – рассказал по телефону, не всё, но достаточно. Теперь нужно было:
– чтобы акт дарения был объявлен недействительным по причине прекращения действия доверенности в связи со смертью Георгия (тут волну должен погнать Андрей Зарубин);
– чтоб развод успел состояться до того, как всплывет завещанье, в условиях отсутствия у Надьки недвижимости;
– чтоб сама Надька ничего не выкинула сверх нашего ожиданья и разумения… с нее станется.
Понимаете, опасная игра с дарственной была единственным средством заставить Евгению раскрутить дело о разводе. Надька сама, без Евгении, на это не решилась бы. Играем дальше. Пошла телега за подписью Андрея Георгиевича Зарубина в комитет по пресечению противозаконных операций с недвижимостью, или как он там называется. Не из Канады пошла, с проспекта Мира. Андрей уже прилетел в Москву, и вроде бы завещанье у него, у Андрея, на руках. Кинет он нас или не кинет, сын коммуниста? Но лучше уж ему, чем Евгении.
52. Заколебали, блин
Я придвинула стол к двери и нагородила на него оба стула, как делали бывало мы в школе, когда хотели сорвать урок. Евгения за стеной летает под потолком, точно панночка в гробу. Задевает глухо постукивающие висюльки дешевой люстры. Я всё пытаюсь ей сказать: это МОЯ квартира, не Ваша. Но из груди вырывается лишь слабый писк, как у полупридушенной мышки. И хорошо, что я не высказалась. Через сутки обнаружилось, что квартира и не моя и не ее – Андрея Зарубина. Собираю вещички. Их немного. И наконец-то еду к матери в Нахабино. Мобильник отключила, чтоб Стас меня больше не доставал.
Только вошла – мать с порога подает мне распечатанный конверт. Прочти, Надя, тут не по-нашему. (Это официальное уведомленье о наличии завещанья на мое имя скончавшегося Георгия Николаича Зарубина. Дата смерти какая-то не такая.) Мам, мне на работу нужно. Поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Во чумовая, Надька! Уже в электричке дочитываю письмо до конца. В нем речь идет всё о той же злополучной хрущевке с купавенским довеском. И я отправляюсь выгонять лису из моей лубяной избушки.
53. Не тут-то было
Летела как на крыльях. Холодный май дул мне в спину. Да, каюсь, я хотела иметь свой скворечник. Без мамки, без ее козла Толика. Без папочки с его полуграмотной Венерой Милосской. Без ни души. И не какую-нибудь квартиру с неопределенным артиклем, а именно эту, полную книг, дисков, картин и хороших человеческих воспоминаний. Не о Максиме, нет – о Георгине. Хочу туда, в тот период жизни. Хочу, хочу. Лечу.
Прилетела. Ключа у меня не было. Я его оставила на видном месте для Андрея Зарубина. Мне открыла Евгения – давно не видались! Показываю ей с порога полученное извещенье. По-английски она знает не хуже моего. Скорее даже лучше. Знаешь, мы развод приостановили (врет, еще не приостановили, но приостановят, уж это точно) по причине твоего болезненного психического состоянья. У тебя мания преследования (не без основанья). Пока я должна остаться здесь, чтобы ходить за тобой. (Как верно здравый смысл народа значенье слов определил. Недаром, видно, от «ухода» он вывел слово «уходил». Такая хошь кого уходит И смотрит на меня своим новым потусторонним взглядом. Невозможно вынести.)
Я почувствовала себя как птица, стукнувшаяся на лету грудью о каменную стену. И стала молча сымать куртку. Раскрылетилась,
54. Вечная беглянка
Ихний новый замок без ключа и не открывался и не закрывался. Я сбежала ночью, оставив дверь незапертой. Авось Евгению черти не утащат. Метро уже (или еще) не работало. Я нарочно шла пешком – до станции Фили – на случай погони. Долго ли коротко ли доехала до Инны. Ее полуночник сын как раз вертался домой – мы столкнулись носом к носу. Бессонная обо всех печальница Инна встретила с одинаковой кротостью его и меня. Я повалилась на пустующий диванчик Инниного блудного мужа и безо всяких объяснений провалилась в сон. Мне снился зеленый шум. Северный рай, не густо населенный, не запакощенный, никому кроме нас не нужный. Холодный ветер, поздняя пасха, пыльца на воде от неказисто цветущей ольхи. Радость всепрощенья и любви ко всему сущему.
С тем и проснулась. Дениска дрых, Инны не было. Белый день, надо что-то предпринимать. Звоню Стасу – он в Питере. Скорей отключаюсь, пока все деньги не вылетели. Стас сам перезвонил мне. Его позвали реставрировать Тинторетто! такая удача! Сбивчиво объясняю, что к чему. Стас велит мне самой идти в психдиспансер, опередить «их», доказывать, что я не верблюд. Только прежде посоветоваться с Инной. Как-никак она без пяти минут психолог. Продиктует мне, что говорить и о чем промолчать.
55. За просто так
Стас сказал: возьми денег - на всякий пожарный. И паспорт. Извещенье о наследстве. Свой экземпляр брачного контракта. Хорошо, что все документы я вместе с вещами забрала оттуда, с Сеславинской. Говори правду и только правду. Не всю: без мистики. Чувствуешь: не помогает – сунь деньги, изловчись. Сестра увидит – не беда, дело такое. Инна к словам Стаса ничего путного добавить не придумала, но нашла в сети с грехом пополам адрес психдиспансера – у черта на рогах, в Красногорске.
В регистратуре я наврала, как Стас велел, что мне, дурочке, надобно разрешенье на охотничье ружье. А им что. Хоть на установку «град». Фамилия моей врачихи была Полигушко. Небось «из» Украины. С четырех часов она. Нервничая, я всегда хочу есть. Рядом с диспансером сиротливого вида фабричка. Захожу в обшарпанную столовку. Не всё тебе Кипр и шведский стол. Один раз повидала – уже о себе возомнила. Обеденный перерыв кончился. И вообще у нас не за деньги, а по талонам. Вон, если хотите, нетронутое стоит. Творожная запеканка и три куска масла. Я всё слопала. Денег они с меня не взяли. Своя, на лбу написано. Психи уже сидят ждут Полиушку. Такие затюканные. Я без очереди пролезла – никто головы не поднял. У Полигушки обыкновенное человеческое лицо. Смотрит на меня без ихней профессиональной ненависти. Помню, когда еще жив был Виталик Синяев, лежал в институте Сербского, я его навещала. Тот еще был медицинский коллективчик. Советская карательная психиатрия. Состарились, но не смягчились. Квалифицируют инакомыслие как болезнь. Сую Полигушке паспорт. Ваша я? – Ну, вроде. По прописке да, а там посмотрим. У нас какое нынче число?
– Двадцать третье мая две тыщи одиннадцатого года, понедельник. У меня только мать алкоголичка, а я здорова. (Показываю ей красный диплом филологического факультета МГУ. Хотела было прочесть ей из Тараса Шевченка, но вовремя остановилась. Стас предупреждал: не болтай лишнего. Только по делу. А я и так наговорила с три короба. Про смену имени молчи, Стас учил. Никаких ведьм, ровно их на свете нет. А то не видать тебе справки как своих ушей. Сколько денег Стас потратил на телефонные инструкции! Репетировал со мной – как Тинторетто реставрировал.) – Так вам чего, девушка? – Я там им сказала, что разрешенье на охотничье ружье. Но это всё фигня. Всё гораздо сложней.
Рассказываю, рассказываю Полигушке про свое житье-бытье. Долго рассказываю. А психи за дверью терпеливо молчат, ни гу-гу. Привыкли. Больше всего Полигушку задело, как Максим с Лилианой над моей головой договаривался. Она, Полигушка, аж со стула подскочила. И сестра вздохнула своей полной грудью. Все лавры Стасу. У меня, правда, память хорошая. В общем, великое дело бабья солидарность. Дали они мне справку, что у меня все дома. И деньги остались целы, я их даже не доставала.
С порога похвасталась Евгении трудно доставшейся бумажкой. Этого Стас заранее не предусмотрел, не разжевал мне. Ведьма разорвала справку прямо у меня в руках, и клочки аннигилировались на полу под неподвижным ее взглядом.