Продюсер бомжей
Шрифт:
Из отражения в витринах газетного киоска на меня смотрит опухший щетинистый тип с разорванной губой. Пальто, заляпанное грязью, свалявшиеся волосы, пакеты из «Пятерочки» – маст-хэв этого сезона. С обложки «GQ» победоносно улыбается Сафронов. Продавец спрашивает, чем мне помочь. Как будто издевается.
Ледяной ветер продувает насквозь мое пальто, которое уже завтра будет не по сезону, прожигает тело до самых костей.
В метро между исполинскими дверями, в душной завесе горячего воздуха, моя задница оттаивает, и противные
Каждую секунду в двери вваливается хмурая орава и мрачнеет еще сильнее, когда замечает меня. Такого пассажира спонсоры не стали бы фотографировать у своего пресс-вола.
Катаюсь по красной ветке, пытаясь прикорнуть на крайних сидениях, пока суровая дама в погонах не начинает выпроваживать задремавших полуночных гуляк.
«Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны!»
«Охотный ряд» … Моя родная станция. Пять лет консы.
Шарюсь по закоулкам Кисловских. Когда-то здесь было полно укромных уголков, а теперь приличные дворы отгородились от остальной жизни коваными заборами, на подъездах с коммуналками появились видеокамеры и домофоны. Всюду амбарные замки, решетки, сейфовые двери и огоньки сигнализаций. Дежурю по очереди у нескольких домов, пока ноги не каменеют от холода.
В центре вечно все на ремонте. Может, повезет и получится пробраться на стройку.
Но мне не везет.
Элитный бизнес-центр на месте боярских палат заколочен высоченными железными листами, поверх которых в полный рост на цветной тряпке напечатана фотография будущего офиса класса А в виде стеклянной призмы с подземным паркингом на сто шестьдесят мест. Калитка обмотана железными цепями, а из стеклянной будки по соседству недобро зыркает сторож.
Часы у Консерватории показывают половину третьего, глаза слипаются. Знал бы я, поступая в консу, чем это все обернется!
В лунном свете на троне сидит Чайковский. Укладываюсь на лавку напротив. Надеюсь, в вечности мы тоже будем соседями.
Не спится.
От малейшего шороха листьев вскакиваю, хватаю сумки и делаю вид, что я – обычный прохожий.
Кажется, люди из проезжающих мимо машин только на меня и смотрят.
Кажется, фонари специально светят прямо мне в лицо.
Сонливость улетучивается. Мое сознание ясное и кристально чистое.
Ты не поверишь! Даже после занятий йогой с тем учителем из Пенджаба у меня такого не было!
Утром я не слышу ни спецсигналов думских автомобилей, ни приказов гаишников в мегафон. Просыпаюсь от того, что меня трясет за плечо дворник, а потом долго одупляюсь на бордюре.
Глаза, будто засыпали стекловатой. Поясницу ломит – боюсь, все-таки застудил почки.
Мимо сосредоточенно спешат студенты со скрипками, кавказцы вальяжно шаркают в «Кофеманию». Прохожие ставят возле меня пустые бутылки, а одна милая девушка, которую подвезли на машине с мигалкой, спрашивает, все ли у меня в порядке, и сует мне полтинник.
21.
«…
Назавтра
Этого дня я боялся больше всего на свете и также сильно мечтал о нем. Остаться наедине с собой было страшно.
А у вас была мечта? Детская? Сильная-сильная?
Стать летчиком? Балериной? Написать роман? Открыть бизнес?
Мечта, которой помешали «обстоятельства»?
Типа, сначала надо получить образование или накопить на квартиру. Не расстроить маму своим выбором.
Мечта, которую вы давно похоронили?
Может, вы успокоились и забросили гитару на пыльные антресоли, но где-то глубоко в душе она не дает вам покоя?
А, может, днем и ночью вас щекочет мысль – «вот было бы у меня время», «были бы у меня деньги», и вот я бы тогда… Да?
Из всех титулов, что у меня были, мне не хватало одного, по-настоящему важного – симфонический композитор.
Все начиналось неплохо. Мы стали триумфаторами церемонии, а Валерия вообще ничего не получила. Гала радовалась этому сильнее, чем своим пяти наградам. И вот какие-то полтора часа афтепати отделяют ее эйфорию от бешенства.
Мы раздали полсотни интервью, поцеловали и надкусили на камеру золотые статуэтки, снялись на фоне логотипов «Лучшего радио» и сказали миллион «спасибо» телезрителям, а теперь натянуто улыбались на фуршете в «випе».
Гала прижимает к животу тяжелое блюдо, груженное тарталетками, наваливает на него все подряд. Красная икра. Черная. Виноград и ветчина. Копченый лосось с перепелиным яйцом. По кружеву платья размазалась «Филадельфия» с радужного ролла, но это уже неважно, после эфира его только выбросить.
Ее шампанское – на столике, к которому никто не подходит. Пузырьки давно испарились, и оно превратилось в унылое пойло. С нами никто не чокается, поэтому ей не нужно держать весь вечер бокал в руках из вежливости. Можно спокойно нагребать жратву.
Даже я за нее сегодня не радуюсь, потому что все знают, почему именно она получает с каждым годом все больше наград. Все знают, но никто не осмеливается выйти из «випа» к напивающимся в общем зале журналистам и выложить им всю правду. Мол, глава «Лучшего радио» везде пихает бабу своего дружка и перекрывает настоящим артистам кислород.
Сегодня я праздную свою личную победу, о которой еще никто не знает, с фотографами, операторами, администраторами и халявщиками, которые сюда пролезли по чужим проходкам.
И где я был раньше? Тут так весело!
Главред «Музыкальной карусели» надрался в хлам и пытается засосать майонезными губами администраторшу по «вручантам».
Светская хроника торопливо заглатывает канапешки, чтобы не пропустить удачные кадры, когда бухие знаменитости вываливаются из комнаты для избранных и начинают лобзаться.