Продюсер бомжей
Шрифт:
В дирекции мне, мягко говоря, удивлены. Я никогда не прихожу сам после того, как улажены все детали.
Брови директора ползут по лицу на недосягаемую высоту, когда я говорю, что собираюсь отменить концерт. Чтобы забить самое козырное время – середину декабря, пришлось добавить к официальной цене еще половину стоимости аренды наличными.
– Однако, – говорит он. – Уже почти все распродано. От одного слова «возврат» мне дурно!
– Неустойка не проблема. Когда можно забрать
Старый жук так легко не сдастся. С большим неудовольствием он говорит секретарше, даме, старше самого Кремля, принести договор из архива.
– Форс-мажор, – заполняю паузу.
– Давайте, посмотрим, – он вытряхивает бумаги из файла и слюнит палец. – «В случае обстоятельств непреодолимой силы – военных действий, революции, забастовки, стихийного бедствия или эпидемии, не зависящих от воли сторон, участвующих в сделке, но ведущих к невозможности исполнения договорных обязательств…» У вас какой из этих форс-мажоров, хотелось бы уточнить?
– Забастовка. Нет, революция с военными действиями!
Похожий на советского конферансье, в немодном песочном костюме, директор Дворца съездов задумчиво стучит прокуренным ногтем по столу. Наклоняюсь поближе:
– Я претендую только на стоимость по договору!
Его брови ползут еще выше, он смотрит на меня, как на шизика.
– Отмена концерта… Нашел! «Если отмена мероприятия происходит за три месяца до согласованной даты, неустойка за аренду площадки составит девяносто процентов стоимости…»
Он выуживает из ящика стола калькулятор:
– Двенадцать с хвостиком выйдет.
Если перевести в рубли, нормально. В моем положении я рад каждой копейке.
– А по оборудованию? К оборудованию же это не относится?
Он недовольно вздыхает.
Одно бархатное полотно со светодиодами «Звездное небо» тянет на сто пятьдесят тысяч рублей! Амортизирующее балетное покрытие «Арлекин» – на двести пятьдесят, а радиоуправляемые площадки – на пол-лимона!
– По-моему, это будет справедливо, – говорю я, намекая на шестьдесят штук «зеленых», которые осядут в карманах старого прохиндея.
– Успеете еще повторно сдать! Я даже уверен, к вам придет один мой товарищ. Тот самый революционер!
Он просит зайти через неделю.
Жмот, но я выкружил почти полтора миллиона деревянных. Скромную, но со вкусом премьеру я себе обеспечу.
А Сафронов…. Ну что он мне сделает?
15.
Голова гудит, как будто меня привязали к язычку Царь-колокола и давай в него колотить со всей дури.
Пытаюсь приподняться. Перед глазами плывут бордовые волны.
Тело ломит. Во рту соленый привкус.
Надо же было так заспаться…
Лежу на чем-то жестком, очень
Где я?
Ни черта не помню.
Под левым ребром как будто сверлят бормашиной. Бок весь липкий.
Память постепенно возвращается.
Казах…
На миллиметр приоткрываю глаза: веки склеились, через слипшиеся ресницы пробивается заблюренный свет. Мутит.
Щупаю лицо – похоже на сырую котлету.
На губе запеклась корка. На затылке шишка размером с мячик для гольфа.
Двигаю челюстью – больно.
Вспоминаю, как стою на светофоре между служебным входом Большого и «ЦУМом», листаю телефон. Тормозит тонированный «гелик». Из него выскакивают два узкоглазых, плотно сбитых коротышки. Один придерживает дверь, второй – прижимает мою голову, чтобы я не ударился, и заталкивает меня в машину.
Две секунды. Был человек – и нет человека.
Водитель дает по газам. Сижу на заднем сидении между двумя казахами, чувствую их плотные мускулистые ноги в спортивных штанах своими ногами.
– Здравствуйте, уважаемый! – говорит хорошо знакомый голос, который записан у меня как «Крыша».
Я даже не знаю, как его зовут. Как не позвонишь ему, ответ один: «Здравствуйте, уважаемый!»
Он поворачивается ко мне и улыбается, как старому другу.
– А в чем дело? – пытаюсь пыжиться.
Казах, а они все в шайке казахи, смотрит на дорогу и говорит в пустоту перед собой:
– Вы пытались обокрасть Бауржана Олжасовича. Бауржан Олжасович очень недоволен.
– Кого?! Меня вот обобрали, это да!
– Поверни вот сюда, – «уважаемый» показывает водителю съезд на Никольскую.
Машина тащится в пробке вдоль Гостиного двора и выезжает на Кремлевскую набережную.
– Сейчас… – Он оборачивается и улыбается.– Ничего не напоминает?
Дворец Съездов выглядывает между церквей с «изнанки» Кремля. Машина перестраивается в крайний правый ряд и медленно-медленно проезжает под недовольные сигналы ровнехонько перед ГКД.
– И что?
Казах машет водителю рукой, разрешая ускориться. Машина резко срывается вперед.
– Вчера вы пытались украсть деньги за аренду концертного зала …
– Концерт – моего проекта! И деньги – мои!
Как же достали уже эти любители хапнуть чужого!
– Вы ошибаетесь, уважаемый. Теперь это деньги Бауржана Олжасовича.
– А ну если так, то это меняет дело! – кричу на всю машину.
– Если уж прям самого Бауржана, я дико извиняюсь! – ору на всю Рижскую эстакаду.
***
Шарю рукой. Под ладонью прохладный стальной поручень… Широкие доски… Железные заклепки.