Проект Деметра

Витич Райдо

Эра почувствовала себя раздавленной, убитой. Хотелось сесть под дерево и там остаться. Вся жизнь, понятная и размеренная, все чаянья и переживания, она сама – все полетело кувырком и оказалась миражом.

Какого черта, кто, зачем?!…

Эра привалилась к дереву и стекла по нему, обтерла лицо руками, пытаясь прийти в себя. Мыслей не было – пустота в голове до звона. И только не понимание – почему так, кто это устроил и зачем. Знал ли Стефлер, посылая их сюда? А она сама, догадывалась, что не имеет отношения к Ведовским? И не Ведовская, а какая-то Фиг Хрен Знает Патма. Светлая,

умеющая лечить прикосновением, шагающая с женихом и возлюбленным покойной сестры, которую не знает, в неизвестный ей Тоудер к неизвестному ей дяде и опекну для встречи с известными людьми.

Бред!

Но факт.

– Эя?

Над ней склонился Эрлан, чуть сжал плечо, заставляя посмотреть на себя. Взгляд был озабочен и ласков, но именно это и добило. Эрика выставила палец:

– Не трогай меня. Не прикасайся. Не подходи. Не разговаривай, – процедила.

Она бы с удовольствием вообще ушла от всех, чтобы побыть одной, прийти в себя. Но не было возможности. И девушка понимала пока лишь одно – природа, судьба или Бог, в очередной раз лишили ее надежды, окончательно раздавили.

Она не женщина, она не дочь, не сестра, не жена. Она кто угодно – игрушка, боец, подкидыш, бедный родственник. И от этого можно бегать, но все равно не убежать.

Эрлан хмурился, пытаясь понять, что произошло. Презрительно и подозрительно уставился на стража:

– Что ты сказал ей?

– Что Нейлин – сестра, – выпалил тут же и только потом сообразил.

Эрлан сжал переносицу пальцами: понятно. Непонятно, что делать.

У него было ощущение, что он вновь теряет Эю.

"Послушай", – сжал ей чуть руки. Она тут же дернулась, как ожглась и встала:

– Держись от меня подальше, – отчеканила. – Помни, что ты мне родственник. Как -никак – жених сестры.

И двинулась вперед, стараясь получить значительную дистанцию и тем время, чтоб прийти в себя и все обдумать.

Мысли были невеселыми, да куда там – откровенно паршивыми, от них впору было вздернуться на первом же дереве.

Все ее детство и юность оказались фальшивыми – от личного номера до записей в медфайлах, от ее долга перед семьей до желаний устроить личную жизнь, от усилий быть полезной до тех переживаний, оглушающей безысходности, когда она лежала овощем в госпитале. То, что было важно, оказалось неважным, то что нужно – ненужным или недостижимым. Появился огромный пробел длинной в двадцать семь лет. И чем его заполнять, она не знала, да и не была пока готова. Ей бы принять для начала, свыкнуться, как говорят "переспать с этим фактом".

Она так много знала… но оказалось, что не знает ничего.

Она стремилась, но получилось – не к тому.

Она верила, но выходило – не в то.

Она надеялась, но было абсолютно ясно – напрасно.

Весь опыт, воспоминания, принципы, взгляды, цели, все из чего состояла ее жизнь и она сама – полетело к чертям. Она больше е была Эрикой Ведовской, та рассыпалась как древний артефакт. Но она и не стала Эйорикой Лайлох, потому что не могла стать той, о ком не имела представления.

Выходило, что она зависла меж двумя личностями и жизнями, как меж мирами, и чувствовала себя соответственно. В том, привычном и понятном ей мире

она всегда держалась обособленно и ощущала себя ущербной. В этом, как оказалось родном, о котором она очень мало знает, в котором еще меньше понимает, она тоже была прокаженной, дичью для охоты. Там у нее была родня, знакомый круг друзей и товарищей, понятная работа. Здесь были лишь чужие воспоминания и рассказы о семье, которой она не знала, непонятное "право" и еще более странные сопровождающие. Там она понимала и себя и людей, как-то могла прогнозировать и анализировать складывающиеся ситуации. Здесь путалась во всем, и соображала, как тупица в логарифмах. Но этот мир оказался ее родным, а тот чужим, здесь была родной, своей, а там чужой, приемышем.

Зачем и кто это устроил? Как вернул ее и намеренно ли?

Как вернуть себя и потерянные годы, как узнать, а главное принять упущенное?

– Ребята тоже? – развернулась к Лири. Ни Эрлана, ни Майльфольма видеть не могла, кого уж что-то спрашивать у них.

Страж чуть растерялся, с полминуты соображал, о чем она и кивнул.

– Все?

– Все, – протянул, теряясь еще больше и, покосился на хозяина. Эрлан хмурился, взгляд был больным.

Здорово, – вновь отвернулась девушка. Ей представилось, что чувствует Радий или Шах, и стало смешно до колик. Она понимала, что это нервное, и ничего смешного нет. Мотнула головой, надеясь прийти в себя и избавиться от глупых хохотков. И захотелось кого-нибудь убить: взять автомат и дать очередь, или выхватить меч и рубить, рубить.

Эра с трудом взяла себя в руки. Сжала пальцы в кулак, так что ноготки впились в ладони. Потопала, нахохлившись, вперед. Не выспрашивать что-то, ни выяснять, ни знать в принципе, не хотелось.

Ей остро хотелось побыть одной. Одиночество, которое в свое время она выбрала как самую приемлемую защиту от вмешательства из вне, от всех болезненных уколов действительности, прививалось тяжело, но в какой-то момент стало привычкой. Именно одиночество давало ей комфорт, избавляя от лишних тем для переживаний, давая возможность обдумать, что-то понять и принять.

И она старалась держаться особняком от сопровождающих, но все равно посматривала в лес и с удовольствием бы сбежала, чтоб не создавать видимость, а действительно побыть одной. Еще с большим удовольствием Эра бы построила времянку прямо в этой глухой чаще и жила бы незаметно, тихо и спокойно.

Эрлан чуял неладное, пристально следя за девушкой и посмотрел на Лири, взглядом приказывая быть рядом с ней. Он интуитивно понимал, что ему пока к ней подходить не стоит, да и поговорить с ней он бы не смог, не принуждая к ответам. А именно принуждать ее и не хотелось.

Страж все понял и пристроился рядом с девушкой. Улыбнулся участливо:

– Загрустила совсем, смотрю. А что так, светлая?

Эра молчала, делая, вид что глуха и слепа, в надежде, что страж отвяжется. Но тот словно не замечал ни ее отстраненности, ни своей навязчивости:

– Понимаю, Нейлин из головы не идет. Печаль одна когда близкие погибают, а уж когда женщины… Но ты жива, и, за нее и за себя поживешь.

"Отвали!" – процедила про себя. Слова как ножом по сердцу полоснули.