Проект «Убийца»
Шрифт:
– Калеб, с каких это пор ты стал беспросветным фаталистом?
– Но это правда! – картинно взмахнул руками Гаррисон, придав тону скорбь и разочарование. – Хочешь прославить свои работы? Для начала стань знаменитым, и только тогда они захотят купить картины Леона Бёрка! Кстати, ты уже придумал себе творческий псевдоним?
– Зачем он мне? – искренне удивился Бёрк, не поспевая за мыслью Калеба, которая никто не отличалась степенностью.
– И правда, зачем оно тебе, твоё имя звучит и так достаточно пафосно, – отмахнулся Калеб, жеманно цокнув языком, – Леон Бёрк. А вот я буду писать картины под именем Винсента
– Чем тебя не устроило собственное имя? – горько усмехнулся Леон. – Не имя делает человека, а человек – имя.
– Я тебя умоляю, ну какой здравомыслящий человек захочет приобрести картины Калеба Гаррисона? Вот ты бы приобрёл? Давай спросим любого. – Но не успел ответить Леон, в ответе которого Калеб не нуждался, как Гаррисон выскочил перед идущей парочкой второкурсниц, растопырив руки, так чтобы его не смогли обогнуть сразу. – Эй, мадмуазель, вы бы приобрели картину Калеба Гаррисона?
Но несчастные студентки, увлечённые своим разговором, испуганно отпрянули в сторону от возникшего на их пути чудака и, смерив того взглядом, на какой могла быть способна только истинная женщина – надменным и оценивающим, обошли его стороной, мудро проигнорировав.
– Вот видишь! – довольно провозгласил Гаррисон, сияя неподдельной гордостью за доказанную одну ему известную теорию.
– Она тебе ничего не ответила, – бесстрастно сказал Бёрк, выразив своё недовольство изогнутой бровью.
– Именно, раз не ответила, значит, не приобрела бы.
– Я думал, молчание – знак согласия.
– Нет, в этом случае молчание подкрепляет пренебрежение к имени Калеб Гаррисон. Ну, серьёзно, с таким именем разве что торговать металлоломом или менеджером в банке работать, но не как творить и сиять славой!
– Если бы я был психологом, то предположил бы, что ты стремишься избавиться от отцовской фамилии, пытаясь тем самым выйти из-под родительской опеки.
– Но ты не психолог и слава Богу – психологом ты был бы второсортным, скажу я тебе.
– На паре ты не выразил своё мнение по поводу истинной красоты. – Леон решил сменить тему, хотя знал, каким бы искусным лицедеем и оратором не был оппонент Калеба, Гаррисон всегда найдёт повод пуститься в престранные пафосные речи. Не иначе, друг пошёл не по той стези, политик – вот его амплуа!
– Потому что нет никакой истинной красоты! – цинично хохотнул Гаррисон, запрокинув голову назад, смакуя отрицание.
– Я с тобой не согласен. Красота существует, и её Абсолют должен существовать. Иначе к чему нам стремиться?
– К чему нам стремиться? А тебе, значит, несчастный мой ягнёнок, нужен пастырь, чтобы не потеряться в этой жизни?
– Не выворачивай слова наизнанку, – предупреждающе Леон сощурил глаза – жест, выработанный за годы их дружбы.
На что Гаррисон шутливо прошипел и необычайно спокойным, менторским тоном пустился в привычные разглагольствования:
– Да не существует истинной красоты, всё это диктатура моды. Нам навязывают идеалы, критерии и стандарты. А кто сказал, что красота должна выглядеть так или иначе? Покажите мне этого треклятого законодателя моды, который каждый сезон диктует, что нам положено носить этой осенью? Нет, никакой красоты, всё в этом мире – светоотражение всего сущего. Мы – тьма. Тьма, удел которой блики от озаряющего нас проблеска света. Мы – частицы вселенной, которой нет дела до того,
– И это говорит человек, выкрасивший волосы в зелёный цвет. Не для того, чтобы выделиться в толпе? Или для того, чтобы вселенная увидела тебя, несчастную пылинку? – нашёлся с колким ответом Леон, на что Гаррисон в отместку попытался отвесить ему оплеуху, но друг искусно увернулся.
– Ой, вот не надо передёргивать! Мой цвет волос всего лишь элемент хаоса – беспорядочный, беспричинный выбор из миллиарда возможных. Такой же, как выбор бифштекса на завтрак и колы, которую я только что выпил.
– Или как решение стать художником?
– Вот именно! Сегодня я поэт, а завтра политик! И пусть только кто-то попробует остановить мои амбиции! – в воинственном жесте римского завоевателя Калеб взмахнул рукой, призывая внимание зевак, один из которых покрутил пальцем у виска.
– Тебя может остановить разве что тюрьма.
– Я умоляю тебя, что есть закон и сколько он нынче стоит?
– Смерть?
– И я скажу ей: «Иди к чёрту»!
– Божья воля тебя остановит?
– Нет Бога в этом мире, как и нет судьбы!
– Ты знаешь, что нигилизм нынче не в моде? Уже лет так сто пятьдесят.
– Я тебя умоляю, нигилизм был, есть и всегда будет в моде среди пышущих жаром сердец!
Устало вздохнув, Бёрк покачал головой: спорить с Гаррисоном себе дороже. Нескончаемый источник энергии делал из него злостного болтуна, который, пожалуй, умолкал только во сне, и то не факт. Кто знает, не цитировал ли Калеб римских философов во сне, муштруя будущих поданных?
– И всё же, я останусь при своём мнении, – непоколебимо, но с меланхоличной скромностью оповестил Леон, как-то обречённо склонив голову, – я найду истинную красоту в этом мире и однажды покажу тебе её свет.
– Давай-давай! Покажи мне её! Создай нечто такое, чтобы я упал ниц перед твоей работой и меня охватил синдром Стендаля [2] , и я прокричал: «Вот она! Истинная красота, созданная моим лучшим другом, злым гением, Леоном Бёрком!»
– Злым гением? – удивлённо воззрился Бёрк, прыснув от смеха.
– А кто ты? Ходишь тут, опровергаешь, поддаёшь критике мои слова! Ты не кто иной, как антагонист моего мнения!
– Господи!
Они замолчали, каждый в своих мыслях. Быть может даже Гаррисону с его неукротимым нравом и словесным извержением мыслей была необходима передышка, как и любому смертному. Леон хоть часто и делал вид, что не воспринимает слова друга всерьёз, но они стучали по струнам его души, затрагивали сердце и заставляли размышлять. А что если этот лентяй, балбес и папенькин сынок говорит правду? Неприятную правду, приправленную пафосом и бравадой, лишь с одной целью, чтобы никто не воспринимал его всерьёз, и он один знал истину об этом мире.
2
Синдром Стендаля – психическое расстройство, характеризующееся частым сердцебиением, головокружением и галлюцинациями. Данная симптоматика проявляется, когда человек находится под воздействием произведений изобразительного искусства, поэтому нередко синдром возникает в местах их сосредоточения – музеях, картинных галереях.