Профессия - смертник
Шрифт:
Примерно догадавшись, что сейчас должно произойти, Степан - убежденный гуманист и, как он понял только что, по отношению к подонкам тоже сделал попытку спасти окружающую его свору от неминуемой смерти:
– Уходите все отсюда! Быстро!
– велел он, обозвав при этом себя мысленно великодушным ослом.
На что Валентин Хольц, не представлявший себе грядущей катастрофы даже абстрактно, произнес сипло:
– Какого дьявола?..
Тут Степан перестал заботиться об их спасении, уже ожидая гибельной вспышки - сам он улепетывать не собирался, а всякая доброта, особенно по отношению к вымогателям, имеет свои пределы.
Грабе в проеме пошатнулся,
– Кто вы такие?!
– заорал он на троицу внезапно прорезавшимся командным голосом, затем, осмелев, подпустил грозовую ноту: - И кто вам позволил врываться в мой дом?!!
Вместо ответа Грабе поднял ствол своего агрегата и выстрелил.
Все-таки выстрелил!!! Однако Степан и на сей раз не уловил визуального эффекта от действия их инопланетного оружия - все правильно, так и должно было произойти, если бы он оказался в ту же секунду убит. Но вот что поразительно судя по собственным ощущениям, он по-прежнему оставался жив! А не увидел ничего потому, что непосредственно в момент выстрела по нему шарахнуло чем-то, и только мгновение спустя он понял, что это был не то чтобы снаряд или что-либо на него похожее, а та самая выбитая дверь, в единый миг сорвавшаяся с пола, ударившая плашмя по Степану, подхватившая и понесшая его с собой на волне неведомой силы.
Дальше, по идее, его вместе с дверью должно было бы влепить в стену и расплющить, как таракана, под беспощадной тапкой судьбы. Но - о чудо! Не влепило и не расплющило, потому что стены рухнули, тут же перемешавшись в диком вихре со всем тем, что они до сей поры надежно окружали. Степан ошалело крутил головой, пытаясь разглядеть в ревущем месиве людей, но напрасно - их словно бы пожрало и переварило буйствующей вокруг стихией.
Он не сразу заметил руку, вцепившуюся в край дверной панели - так в бурю тонущий матрос хватается за обломки разбитого корабля. Степан подался вперед, чтобы подсобить гибнущему человеку - все разборки, вся ненависть отошли сейчас на второй план, - и замер, встретившись с безумным взглядом - обладателем руки оказался Валентин Хольц, и он, похоже, спятил.
Другая его рука, вместо того чтобы спасать бренное тело, сжимала пистолет.
– Бросай пушку!
– крикнул ему Степан, на что Хольц, по-волчьи ощерясь, прохрипел:
– Ты мне, скотина, сейчас за все заплатишь!
С этими словами он направил оружие на проклятого должника - а тот и не думал уклоняться, лишь мимолетно удивился про себя, как это они угадывают в нем причину своих бедствий - интуитивно, что ли?.. Или по привычке во всем находить козлов отпущения, на которых можно свалить неудачи и потребовать ответа (желательно в финансовом эквиваленте). Хотя у подлецов, как правило, бывает отменно развита интуиция. Но - до определенного предела: рано или поздно неизбежно наступает катарсис, события выходят из-под контроля, и насмешница-судьба отворачивается от своих недавних любимцев.
Иначе бы Хольц не совершил последней и самой большой в своей жизни глупости: он выстрелил.
Именно в этот миг его пальцы соскользнули с края - он дико завизжал, отрываясь от единственного, быть может, спасительного островка среди всеобщей дикой заверти, и провалился куда-то вниз - в бурлящую клоаку, бывшую так недавно его загородной резиденцией.
Пуля, естественно, просвистела мимо, быть может, лишь срезав у Степана клок волос. Ошеломленный происходящим, он не заметил этой
Между тем его, оседлавшего кусок итальянского дерева, возносило все выше. Глянув за край, он напрасно надеялся увидеть где-то там Хольца. Тот бесследно канул в воронку, похожую на жерло маленького вулкана, разверзшегося, словно сатанинский зев, среди мирных дачных участков: поселок дремал под сенью летней ночи, ничего пока не подозревая о плачевной участи соседа-миллионщика.
"То-то будет наутро шороху! То-то злорадства!" - подумал Степан, уже находившийся вместе со своей дверью в состоянии падения - неизвестно еще, кстати, в удачное ли место.
Оказалось - в то еще "удачное", хотя сама посадка вышла относительно мягкой: он рухнул с темных ночных небес, причем дверью вниз на кучу какой-то ветоши и по запаху, сразу ударившему в нос, безошибочно определил, что приземлился он на местной помойке. Но выбирать не приходилось, да и выбор под ним в последние секунды пронесся не особо богатый - все же свалка была лучше, чем чья-нибудь крыша или, того паче, шипастый стальной забор. Избегнуть двойной гибели - от рук мафии и разрушительного оружия ГСС, чтобы в довершение всех подвигов повиснуть, как какое-то глупое мочало, на заборе? Не самая удачная, согласитесь, получилась бы точка под занавес такой сногсшибательной карьеры.
Тут Степан впервые обратил внимание, что левая его рука держит что-то мертвой хваткой: как тут же выяснилось, она продолжала сжимать ручку "дипломата" - единственного, что удалось спасти из погибшего дома. За исключением себя самого. И итальянской двери, разумеется. Степану ничего другого не оставалось, кроме как открыть тот из спасенных предметов, что поддавался открытию - ясное дело, что дверь к этому моменту полностью утратила данную функцию.
Итак, он открыл "дипломат" - делать это пришлось на ощупь и потом шарить в нем рукой, поскольку тьма вокруг стояла кромешная, хоть глаз коли. Степа был почти уверен, что нащупает сейчас нечто металлическое и скорее всего огнестрельное, но внутри оказались пачки. Чтобы понять - чего именно, не требовалось особого света. Неясным оставался лишь цвет самих купюр, в плане выяснения их страны-производителя.
Но при таком количестве это уже не имело принципиального значения.
У Степана в руках оказалось наследство Хольца, целиком, выходит, доставшееся его должнику. И любой другой на его месте пустился бы в пляс от радости, получив вместо гибели, уже стучавшейся у порога, реальный допуск ко всем без исключения мировым соблазнам.
Единственный мощный соблазн, возникший у нашего героя, был - закинуть чемодан куда-нибудь подальше в глубь помойки и отряхнуть после него руки, а потом, придя домой, хорошенько их помыть. Но Степан почему-то не торопился ему уступать, продолжая сидеть неподвижно с распахнутым "дипломатом" на коленях.
Что его останавливало?.. Возможно, мысль о тетушке, получившей в благодарность за жизнь, отданную каторжному труду, нищенскую пенсию, не познавшей из всего многообразия мира ничего краше своей ткацкой фабрики, набитого в часы "пик" муниципального транспорта и тесной кухни. А еще о друге Ромке, оставшемся на нуле после их общего краха и подвизавшемся сейчас за гроши оператором-программистом в трамвайном депо, чтобы хоть как-то кормить семью. И о Светке - совсем еще юном создании, обреченном на горькую долю матери-одиночки: что тут поделаешь, ну не пожелала девчонка после гибели в Чечне их третьего напарника Бориса делать аборт. И о Борькиных стариках, оставшихся на склоне лет без опоры...