Профессор Жупанский
Шрифт:
Галинка попыталась улыбнуться, однако и на улыбку у нее не хватило сил. Профессор подождал, пока она уснет, на цыпочках вышел в коридор, быстрыми шагами направился в свой кабинет.
— Все идет лучше, чем можно было предполагать. Через три дня приходи с цветами, Станислав.
Жупанский заставил хирурга дважды повторить рассказ о своих наблюдениях. Слушал и не мог сдержать слез.
— А теперь домой. Сейчас же иди домой и — спать! — приказал хирург. — Ты слышишь, Станислав! Иначе тебя тоже придется положить в больницу... Нет, нет, я не
Жупанский видел, что Галицкий стал разговорчивее, веселее. Значит, Калинке и в самом деле лучше.
— Иду, мой спаситель, иду немедленно, — заверил он, снимая халат. — Иду, иду.
— Спаситель на небе, а мы — на грешной земле...
Вынул толстую сигарету, поднес к ней зажигалку, несколько раз глубоко затянулся.
Бандит целился в сердце, но не пробил его. Он лишь кончиком лезвия задел его, но от кровоизлияния могла наступить смерть. Если бы «скорая помощь» хоть немного опоздала, если бы в лаборатории так быстро не определили группу крови, если бы... Но Станислав Владимирович всего этого не знал, да и не должен был знать.
Поднимаясь по ступенькам своего дома, Жупанский увидел свежепобеленные пятна на стене.
«Зачем это?» — вяло подумал профессор, и вдруг понял — там была Калинкина кровь. Да, да — это здесь она упала от руки преступника, которого он так неосмотрительно впустил в свою квартиру. Невольно вспомнилась фигура бандита. Гнев затуманил глаза, напомнил о мести. Да, да, он должен отомстить за кровь дочери, за свое горе, за отвратительную подлость.
На пороге квартиры встретил Олену. От горя и слез эта добрая женщина почернела, совсем сгорбилась. Не спрашивала ни о чем, только печально смотрела в глаза профессору.
— Хирург говорит, что Калинка будет жить, — еле слышно промолвил Жупанский.
Старушка часто зашмыгала носом, из глаз у нее покатились слезы — счастливые слезы, очищающие душу.
Станислав Владимирович подошел к домработнице, впервые за всю свою жизнь поцеловал ей руку.
— Благодарю, Олена! — тихо промолвил он.
Олена помогла хозяину снять пальто. Он в нерешительности постоял у дверей кабинета, но в кабинет не вошел — боялся одиночества. Сел в столовой за стол, понурив голову.
— Может, кофе? — напомнила Олена.
Да, пожалуй — ему надо выпить кофе. О сне и думать нечего. Через минуту Олена принесла большую кофеварку, поставила перед хозяином его любимую чашечку.
— А ты сама пила, ела?
— Я потом, потом! — замахала руками.
— Будем пить вместе, — сказал он и хотел встать, чтобы принести посуду.
Олена силком усадила хозяина на стул, направилась к буфету, взяла чашечку. Сердцем поняла, что между нею и Станиславом Владимировичем сейчас не существует той межи, которая разделяла их всю жизнь. «В страдании все мы равны, как перед богом», — думала Олена, садясь за стол.
Кофе пили молча. Станислав Владимирович чуточку спокойнее мог думать о горе. Ведь это по его вине Калинка чуть было не поплатилась жизнью. А может, еще...
Отгонял черные мысли,
Встал с кресла, засеменил в свой кабинет, снял телефонную трубку, прислонил к уху. Трубка почему-то молчала.
«Неужели испортился телефон?» — испуганно подумал профессор и нервно постучал пальцем по рычагу. В трубке глухо загудело. Торопливо набрал нужный номер.
Из клиники ответили, что хирург Галицкий минут двадцать назад уехал домой.
— Я отец раненой дочери, — простонал Станислав Владимирович.
Голос в трубке стал мягче. Пусть профессор Жупанский не волнуется. Хирург поехал домой отдыхать, значит, все в порядке. А впрочем, она, дежурный врач, может еще раз проверить. Минут через пять она сама позвонит, пусть профессор только скажет, по какому номеру.
Станислав Владимирович поблагодарил, положил трубку на рычаг, начал ходить по комнате, ожидая обещанного звонка, смотрел на телефонный аппарат с таким видом, будто сейчас только от него зависело здоровье Галинки. Неожиданно взгляд его упал на второй экземпляр очерков. Волна гнева подкатилась к горлу: взять бы рукопись и выбросить за окно.
— Но ведь я потратил столько сил и здоровья! — простонал он, не отрывая взгляда от папки. — Да разве же рукопись виновата?
Как тяжело сложилась его жизнь! В девятнадцатом — крах политической карьеры. Семь лет спустя — смерть жены, затем — угрозы дефензивы за вполне объективную, научно обоснованную статью об эпохе Богдана Хмельницкого. Потом война. Не успели забыться ужасы фашистской оккупации, как начались неприятности на кафедре. А теперь вот самое страшное — покушение на дочь! И кто поднял руку? Свой же... Да разве он свой?!
Зазвонил телефон. Станислав Владимирович с тревогой и надеждой приник ухом к трубке.
— Я ведь говорил тебе: иди спать, Станислав, — гудел в трубке недовольный голос хирурга. — Я приказал дежурному врачу не отвечать ни на один вопрос о состоянии Галины Жупанской. И ты напрасно беспокоишь людей, сам не спишь, мне спать мешаешь.
— Прошу прощения, не ухудшилось ли состояние Калинки? Мне...
— Ну ладно, дружище, — прервал его объяснения хирург. — Жду послезавтра в десять утра. Но без цветов тебя в клинику не пустят. Так и знай! — гремел голос врача. — А сейчас спокойной ночи!
Немели руки, мороз по коже. Подсознательно понимал, что может потерять сознание.
В кабинет заглянула Олена.
— Что они там говорят?
— Профессор успокаивает, велит спать. Но разве я могу уснуть?..
Губы у него вздрагивали, ноги подкашивались. Олена помогла сесть в кресло, дала воды.
— Не надо так, Станислав Владимирович, — успокаивала старая женщина и, будто мальчика, гладила профессора по голове. — Галинка выздоровеет. Раз уж врач велит идти спать, значит, все будет хорошо.