Прогноз погоды для двоих

Соломон Рейчел Линн

Я отчаянно краснею. С алкоголем пора было завязать еще пару коктейлей назад – хотя бы потому, что моя скромная зарплата не рассчитана на выпивку в отелях, пусть даже остро необходимую.

– Боже, какая я пьяная! В жизни так не напивалась! – Я прижимаю ладони к горящим щекам, чтобы показать: это от алкоголя, а не по иной причине. Уж точно не потому, что мы сидим в опасной близости друг к другу и в расстегнутом вороте рубашки видны волосы у Рассела на груди. Всегда любила мужчин с волосатой грудью – не настолько, чтобы сознательно искать себе такого партнера, однако при первом раздевании

это неизменно возбуждает. Покрытый шерстью мужчина в гигиенической сетке для бороды? Отлично, беру!

– Да уж, тот еще вышел рождественский корпоратив, – соглашается Рассел.

– Праздничный корпоратив! – поправляю я.

Он бросает на меня смущенный взгляд.

– Надо было, наверное, признаться раньше, но я привык не говорить о религии на работе… Я тоже еврей, и это однозначно рождественский корпоратив, а не какой-нибудь другой.

– Что-о?! – Я пихаю его плечом. Это наше первое прикосновение, и по спине у меня пробегают мурашки, а Рассел невольно переводит взгляд на свое плечо – видимо, тоже что-то почувствовал. – Я думала, нас всего двое на станции! Пора учредить еврейский клуб – ты, я и Ханна Штерн!

Он почесывает подбородок в притворной задумчивости.

– А что мы будем делать на заседаниях клуба?

– Не знаю – учиться печь хоменташ?.. [6] Всегда хотела. – Я обвожу нас двоих стаканом. – Только подумать! Два еврея последними уходят с рождественского корпоратива!

– Евреи умеют веселиться – у нас одна только Ханука восемь ночей!

– По-моему, большинство иудейских праздников не про веселье, а про наблюдение и размышление.

– Согласен. – И Рассел чокается со мной.

6

Хоменташ, или «уши Амана» – традиционное еврейское печенье в виде треугольника, обычно с начинкой из мака.

Мне нравится, как он раскрепостился от алкоголя и превратился из подчеркнуто вежливого коллеги в открытого и веселого собеседника. Потрясающе: Рассел Барринджер – еврей, пьяный, симпатичный и сидит в опасной близости от меня! Если я свалюсь со стула (что весьма вероятно), то упаду прямо к нему на колени.

Рассел пристально смотрит мне в глаза. Это что, приглашение к флирту? А я совершенно утратила навыки!

– Мне нравится твоя брошка, – сообщает он тоном ничуть не более интимным, чем по телевизору. Значит, все-таки не флиртует, хотя брошка приколота в опасной близости от моего декольте.

– Ой, спасибо! Не знаю, с чего люди перестали носить брошки. Я вот намерена вернуть их в моду! – Пытаясь дотронуться до брошки, я хватаю себя за грудь. Прекрасно. – Профессия метеоролога – отличный повод делать особенные аксессуары.

Убирая выбившиеся из пучка волосы, показываю сережки – в одном ухе солнце, в другом луна. И нет, это не флирт! Я не флиртую с Расселом, потому что Рассел не флиртует со мной. И взгляд его кажется чересчур пристальным всего лишь из-за виски.

– Это ты сама сделала? – поражается он.

–

Да просто нашла подходящие подвески и приделала к ним крепления для сережек. Капли дождя на брошку тоже сама добавила… Смешное слово – «брошка», спьяну язык заплетается. – Снова промахиваюсь мимо украшения и кладу руку себе на грудь. – В общем, занимаюсь этим в свободное от рабочих страданий время.

– Я впечатлен! Очень красиво!

Искренний комплимент заставляет меня покраснеть еще сильнее.

– А у тебя что же – нет запонок в форме баскетбольных мечей и ложек в виде клюшек для гольфа?

– Я больше люблю хоккей, даже играл в старших классах… – Кашлянув, Рассел резко меняет тему: – Чего я не понимаю: если они расстались так плохо, что до сих пор пытаются друг друга загрызть, какой смысл работать в одном коллективе?

– Трудно сказать, что на самом деле происходит между людьми…

Я думаю о Гаррисоне, об отце, которого едва помню. Как долго он собирался с силами, чтобы уйти?..

– Плохо то, что это их естественное поведение, и никто не может поставить их на место, поскольку они начальство. Генеральному плевать, эйчар их боится. Они превращают работу в ад, а мы ничего не можем поделать!

Рассел перестает водить пальцем по запотевшему стакану и бросает на меня взгляд из-под густых ресниц.

– А что, если можем?

– Опять предлагаешь мыло в кофе налить? Не уверена, что вынесу тюремное заключение. Рыжим не идут оранжевые комбинезоны [7] .

Рассел наклоняется ближе. Древесный аромат его геля для душа смешивается с алкогольными парами и едва ощутимым запахом пота.

– А что, если мы найдем способ их свести?

Некоторое время я изумленно на него таращусь, а потом меня разбирает смех.

7

В тюрьмах США заключенные носят оранжевую форму.

– Свести их?! Да они друг друга ненавидят, Рассел!

– От любви до ненависти, говорят, один шаг. В обратном направлении тоже может сработать.

– Это бред!

Я делаю очередной глоток. Напиток уже не кажется кислым – должно быть, вкусовые рецепторы отмерли.

– Такой ли уж бред? Они несчастны и делают несчастными нас – да и не только нас. Вдруг нам удастся понять, что у них разладилось, и починить?

Вспоминаю взгляды, которыми боссы обменялись на сцене, слова Торренс о том, как их обуревала страсть, оживление, с каким она приняла приглашение Сета на танец… А что – пожалуй, и впрямь еще не все потеряно!

– Просто из интереса – поскольку я не верю, что ты серьезно, – как мы это устроим? Будем руководствоваться классическим фильмом девяносто восьмого года «Ловушка для родителей» с Линдси Лохан и Линдси Лохан? Не спорю, кино идеальное, однако вряд ли задумывалось как руководство к действию, хотя в детстве я часто мечтала о том, чтобы обрести в летнем лагере потерянную сестру-близнеца. И если мы все же руководствуемся этим сценарием, какой Линдси будешь ты – лихой картежницей или богатой зазнайкой?