Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2
Шрифт:
Поэтому чувства мне пришлось придумать самой. От утреннего настроения героев до их сексуальных фантазий. Если я считала, что герой в той или иной ситуации должен согласиться, он соглашался, если отказать, то отказывал. Я решила не заморачиваться по мелочам. Какая разница, как это было на самом деле. Но, скорее всего, так и было.
Не тронутые мною куски дневника выделены шрифтом. Например, такие пассажи:
«… С трудом преодолеваю лень, заставляя себя вести этот дневник. Все равно я не пишу то, что думаю. Меня постоянно посещает
… За собственные мысли меня всегда охватывает стыд. Особенно за те, которые возникают на грани риска.
… Многое я вообще не способен облечь в слова, хотя и пытаюсь это сделать.
… Сегодня исписал десять страниц, но не сказал ни слова правды. Сплошные утайки. Чего я добиваюсь? Хочу понравиться самому себе? Это глупость. Но, с другой стороны, зачем мне быть слабаком в собственных глазах?
… Я никогда не любил автобиографические романы в жанре откровенных признаний. Сам я никогда ни в чем не признаюсь. Никогда и ни в чем. Даже на страницах дневника, который никто не будет читать, кроме меня самого. Я вру. Вру о себе. Вру о себе самому себе. Но что еще хуже – на подсознательном уровне я не считаю это враньем.
… Перечел то, что записал. Некоторые ощущения прошлой недели просто смешны. Дешевые переживания. Дурацкие интервью. “Что вы любите?” Я люблю подбирать каштаны. “А что не любите?” Не люблю женщин в рваных колготках. “А музыку?” Люблю блюз. “Я видела вас в джаз-клубе”. Это случайность. Я не люблю джаз. Нет мелодии, просто ноты, импровизация, тысячи крохотных звуковых толчков, которые невозможно удержать в памяти. Мое рассуждение о джазе прошло незамеченным, а спич о рваных колготках растиражировали все бульварные газеты.
Тем не менее я продолжаю писать. Почему? Чтобы продемонстрировать свою непохожесть на других? Или из-за панической боязни небытия? Не знаю. Иногда мне кажется, что дневниковым словоблудием я просто компенсирую свое бессилие.
… Все думают, что я деятелен и честолюбив. Это не так. Я рассеян, постоянно ухожу в свои мысли, предпочитаю действовать по привычке.
У меня отличные отношения с детством и совершенно невозможные с юностью. Поэтому я никогда ничего не рассказываю о своем прошлом.
Что я умею? Да ничего. Нет, кое-что я все-таки умею. Например, умею убеждать. Могу убедить людей в чем угодно. Даже в полезности пива для печени.
Светские развлечения выношу только по долгу службы. Моя естественная среда обитания – тишина библиотек. Я теряю время целыми днями, а люди думают, что я занят. Грешу в пределах общественной нормы. Шмотки меня мало интересуют, я покупаю их, только когда без этого нельзя обойтись. Я, как и многие другие, часто начинаю с понедельника.
Конечно, у меня есть и хорошие качества: я не болею, могу долго терпеть неудобства, устойчив к морозам, хорошо хожу
… Еще раз перечитал дневник и ужаснулся тому, как время растрачивается впустую. 99% дня состоит из болтовни. Я пытаюсь придать каждому разговору экзистенциальный смысл, которого у него нет. В результате живой текст умирает.
… Я не вижу мелочей. Я вообще ничего не вижу. Мимолетные восприятия, мелкие факты, на первый взгляд несущественные, но которые потом складываются в неизбежность, пролетают мимо меня. И текст умирает во второй раз.
Что остается? Остаются пространные рассуждения по поводу и без.
… Я поймал себя на том, что постоянно редактирую то, что написал. Так что же я пишу? Дневник или роман? Язык, стиль? Ничего этого не надо. Надо просто сказать о непростых вещах. А я говорю непросто о простом.
… Я попытался сделать из своего дневника книгу. Подбирал слова, складывал из них фразы. Написал десять страниц. Потом перечитал текст. Все плохо. Одинокий бегун на длинные дистанции бежит от реальной жизни. Куда? Непонятно. Текст получился прерывистым, сентиментальным, откровенно циничным, мучительным и противоречивым. Такое впечатление, что его написал безнадежный мизантроп. На последних страницах все смешалось и рухнуло под грузом тягомотины.
Я понял одно: если сам буду писать, то это будет целиком вымышленное произведение.
Единственный выход – отдать дневник какому-нибудь литератору. Он напишет ерунду. Публике нравится переживать из-за ерунды. А мои метания – это именно ерунда. Но я не смогу описать их как ерунду. Ведь это моя жизнь. Она не может быть ерундой. Я не хочу, чтобы она выглядела как ерунда. Но тогда, что должно быть в финале? В финале неерундовой жизни может быть только смерть. Не годится. Где выход? Надо придумывать то, чего не было. Но у меня нет времени на выдумки.
… Я всегда понимал, что делаю. Но никогда не понимал, для чего я все это делаю. Ради денег, ради славы или только потому, что это меня забавляет? Чего я хотел в тот день, когда перешел Рубикон. Власти? Только не это. Да, я перешел Рубикон. Но не для того, чтобы идти на “Рим”. Я просто хотел прогуляться на другом берегу реки.
Помню, меня упорно преследовала мысль: “Не надо, не надо этого делать. Прочь от этой грязной канавы. На том берегу нет ничего, кроме разочарования и тоски”. Но что-то неотвратимо заставляло идти.
… Как происходит выбор? По спине пробегают мурашки. Возникает легкое головокружение. Мелькает силуэт. Кто-то подает знак. Что это? Судьба? Но что-то явно начинается. Я чувствую: вот она – последняя минута прежней жизни. Все кругом уменьшается в размерах, как будто удаляясь и маня за собой.
Интересно, какие чувства возникают позже, перед расстрелом… “дурак, какой же я дурак”. Или: “я сделал все, что мог”. И надпись на могильном камне: “Он пытался…”