Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2
Шрифт:
– Ничего такого не происходит, – Эдд успокаивающе положил ладонь жене на плечо, которую она тут же сбросила сердитым движением.
– И это все, что ты мне можешь сказать?
– А что ты хочешь услышать?
– Я хочу понять, почему ты создаешь из своей и моей жизни весь этот кошмар.
– Никакой это не кошмар. Все очень просто, – он на минуту задумался. – Когда кончается повседневность и начинается история, надо позаботиться о своей биографии. Я хочу быть участником конца всей прошлой жизни, а не его жертвой.
– Но ты будешь именно жертвой.
– Чушь!
Марсо поджала губы.
– Того, кто знает, где выход, толпа затаптывает первым.
– Пойми же ты, наконец! – Эдд схватил жену за запястье и притянул к себе. – Плевал я на их довоенную республику. Это не моя страна.
– Тогда уедем! – Марсо оглянулась на оставшееся позади здание Дома офицеров. – Я тебе этого никогда не прощу.
Прошло несколько секунд, прежде чем он смог ответить, а потом не узнал собственного голоса.
– Нет, никуда я не уеду. Быть другим – это всегда риск. Но в эпоху перемен человек гибнет не потому, что отвергает толпу, а потому, что трусливо высовывается из толпы и издает слабый писк. Я буду открыто сопротивляться, даже если окажусь в одиночестве.
– Ты мне это серьезно говоришь!?
– Серьезно.
– Если тебе начинает казаться, что ты один нормален, то твое место в сумасшедшем доме.
– Или же наступает конец света. Вот уже и евреи цитируют Ницше. Ждать недолго.
– Латыши хотят независимости, а ты просто взъелся.
– Давай не будем ссориться, – Эдд пытался найти какие-то слова, чтобы закончить разговор. – Ты же знаешь, я не способен сидеть на кухне и скрежетать зубами как паршивый русский интеллигент.
– Нет, ты будешь сидеть на кухне как паршивый латышский интеллигент. Уж это я тебе обещаю.
Марсо нервно отдернула дочь от края тротуара. До сих пор она жила с убеждением, что если произойдет что-либо плохое, то только не с ними. Эдд постоянно во что-то ввязывался и всегда на стороне проигравших. До сих пор это было неопасно. Марсо серьезно считала, что по жизни их ведет некое провидение. Но теперь она по-настоящему испугалась.
Эдд обнял Марсо за плечи и чмокнул ее в щеку.
– Все будет в порядке, обещаю.
– Если бы я только знала … – Марсо подавила вздох. – Ладно.
– Что ладно?
– Наверно, я была не в себе, когда выходила за тебя замуж, – ее взгляд опять стал отсутствующим. – По правде говоря, я никогда не была так одинока, как сейчас. Хотя, что я говорю! Через десять лет любой брак теряет иллюзии.
– Сама виновата. Последнее время ты видишь во мне лишь то, что не в твою пользу. И погрязла в мистике. Все эти твои попытки оберечь нас от несчастья, стуча по дереву, эти твои излюбленные числа… Ты дошла до того, что ищешь знамение во всякой ерунде, – Эдд смахнул мокрый снег с лавочки у троллейбусной остановки, слепил снежок и кинул его в дерево. – Видишь, попал, значит, все будет хорошо!
– Издеваешься?
– Нет! – Эдд снял перчатки и ударил ими по столбу, чтобы стряхнуть налипший снег.
Марсо обреченно махнула рукой, а затем произнесла небрежным тоном:
– Не бросайся мной.
– Ты даже не представляешь, как нужна мне, – Эдд опять притянул жену к себе и почувствовал, что она дрожит.
– Националы уморят нас голодом. Первая же финансовая проверка твоей конторы закончится банкротством. На что мы будем жить?
– Нас будет кормить само Латвийское государство. Я с гарантией прохожу в парламент.
– Тебя выгонят, – Марсо показала Эдду язык. – «Подайте бывшему члену Государственной Думы».
Эдд обиделся.
– Еще неизвестно, кто будет побираться. Я или их государство. Сначала они все разворуют, потом доедят последних коров и… голой жопой об забор! Будут выпрашивать подачки у Европы.
– Пророк хренов! Недаром говорят: тот, кто неудачен в политике, становится предсказателем. Мне нужны не слова, а поступки.
– Пусть будут поступки. Итак, когда наступит завтра, я… что?
– Когда наступит завтра, то вместо заявки на рекорд Гиннесса ты подашь прошение о политическом убежище.
– Где?
– Где угодно! Мне все равно. Везде, где можно жить, можно жить хорошо. Это твои слова.
Эдд воздел руки к небу.
– О боже! И где же я могу просить политического убежища? В тех странах, которые подталкивают Союз к развалу? Там я персона non gratа. Могу предложить Ботсвану, Новую Гвинею. Остров Занзибар.
– Поехали в Россию. Там мне будет не так стыдно бедствовать.
Эдд разозлился:
– Хватит плести ерунду. Бедствовать она собралась. Дура! Россия жестокая страна, там нечего делать с твоей наивной надеждой на судьбу. В два счета окажешься в дерьме.
– Значит, так ты любишь Россию. Так какого же черта ты ее здесь защищаешь?
– Любишь – не любишь… Причем тут это? Любовь к России может быть только отвлеченным чувством. К ней надо относиться как к спившейся матери.
– Я уже ничего не понимаю, – в голосе Марсо прозвучала полная безнадежность. – Дай воды! – она закрыла лицо ладонями. – Какой-то театр абсурда. Заколдованный круг. Все начинается с вешалки, и… ею же заканчивается.
Эдд вынул из кармана бутылку воды и протянул жене.
– Ты хочешь сказать, что действие переносится в гардероб?
– Да, в гардероб. На сцену лучше не выходить, там теперь можно погибнуть всерьез. Но и в гардеробе нет спасения. Вешалки превращаются… в виселицы.
Эдд озабоченно посмотрел на жену:
– Ты действительно не в себе. Это один из кошмаров Кафки.
– Никакого не Кафки, – Марсо остановилась и заревела. – Это мои собственные страхи! То, что ты делаешь со своей жизнью, – это такая… такая глупость, – слезы струйками лились у нее по щекам, глаза покраснели и сузились. – Латыши требуют независимости. Ветер им в паруса. Пусть отваливают. А живущие здесь Ваньки и Дуньки хотят на их плечах въехать в Европу. Для этого им надо чуть-чуть прогнуться перед латышами. Только и всего. Но ты, как всегда… – Марсо вся напряглась: – Тебя предадут! Знаешь ты кто? Ты блаженный Ешуа и придурковатый Донкихот в одном лице.