Прогулки по лезвию
Шрифт:
– Однозначно ответить трудно.
И верит, и не верит.
Они выпили и стали молча закусывать. Дронов ждал новых вопросов Положение у него было непростое: он не знал, зачем Марию держат в полной изоляции от всего мира, что от неё нужно Блинову и чем все это кончится. Но он знал главное: хороший левый заработок может обернуться для него не только потерей службы но и более крупными неприятностями Блинов в свою очередь не торопился с расспросами. Вновь наполняя хрустальные стопки, он прикидывал предел той откровенности, за который не следует выходить в разговоре. Тонкостей здесь было множество. Дронов заинтересован
– Хотел ещё раз уточнить, - сказал Блинов, поднимая стопку, - вы в точности соблюдаете условия её содержания?
Подполковник в недоумении застыл с приподнятой стопкой.
– Что именно?
– Никакой информации извне?
Полная изоляция?
– Полнейшая!
– убежденно сказал подполковник и, не дожидаясь, когда Блинов начнет пить, выпил первый.
– Хорошо, хорошо, - покивал Блинов, думая, что сейчас было бы лучше услышать нечто другое. Например, то, что она листает свои дневники. Хорошо... Продолжайте внимательно следить за её состоянием. О всех изменениях тут же докладывайте. Да, можете ей сказать, что муж собирает деньги. И все... Да, собирает, и все.
А соберет или не соберет, неизвестно.
Дронов ушел в полной уверенности, что именно ради этого сообщения клиент его и вызывал в столь поздний час.
Следом пришел Соловьев и, едва пожав руку своему начальнику и другу, спросил:
– Что-нибудь серьезное?
– Похоже...
Рассказав об исчезнувших дневниках, Блинов ждал реакции собеседника, но Соловьев пил чай, курил и молчал.
– Что скажешь?
– не выдержал Блинов.
– Не знаю... Я с самого начала был против этой затеи.
– Длинноносое, несколько комичное лицо Соловьева было сейчас более чем серьезным.
– ,Плохо, сказал он.
– Вместо того чтобы работать, мы теперь будем ломать головы над этими дневниками.
– Ты что, учить меня собираешься?
– раздраженно спросил Блинов.
– При чем тут это?
– также не скрывая раздражения, ответил Соловьев.
– Уже два дома к сдаче готовы, клиенты меня теребят, когда можно въезжать, и что прикажешь им отвечать?
– Это твоя работа, - знать, что в таких случаях отвечать. Гадство! неожиданно вспыхнул Блинов.
– Вокруг одни подлецы! Никому верить нельзя. Никому!
– со злой убежденностью повторил Блинов.
– Смотри, так можно далеко зайти, - заметил Альберт, задетый словами своего старого компаньона.
– А мы уже и так далеко зашли.
Когда из моего дома пропадают ценные записи - это как? Не далеко?
Кстати, теперь я обязан поинтересоваться, не заходил ли ты сюда во время моей поездки.
Соловьев резко встал. Взгляд его больших темных глаз был откровенно печальным.
– Нет, - сухо сказал он, - не заходил. А если б и заходил?
Блинов понимал, что напрасно он в таком тоне разговаривает со старым, проверенным корешем, но состояние депутата было таким, что он не мог остановиться.
– Ничего, скоро проведу
– Кто это "вы"?
– спросил Соловьев.
– Вы. Все.
– Ну-ну.
– Соловьев, холодно попрощавшись, ушел.
Как часто случалось в последнее время, Блинов среди ночи проснулся.
Он бродил по своей большой кухне и с горечью думал о том, что ему не с кем поговорить о своих проблемах, не с кем посоветоваться. Он открыл бутылку земляничного ликера, налил в тонкий высокий стакан, отпил, закурил. Открыл на кухне окно. Невдалеке шумело бессонное Садовое кольцо, а внизу была черная бездна ночного двора. Блинов сплюнул и долго ждал, когда внизу раздастся шлепок. Но так и не дождался.
"Тяжело, - думал он.
– Тяжело одному". И тут он вспомнил Марию.
Каково-то ей там, в глухой комнате?
Раньше он об этом и не задумывался, его волновал лишь результат мнимого похищения. Сломить упрямицу, вытрясти из неё всю дурь, чтобы она наконец задумалась о себе, о своей жизни, а не о судьбах отечества. Чтобы она смотрела на Блинова, который её скоро выкупит, как на благодетеля, а не как на изверга.
"Ничего, - решил он, успокоенный стаканом ликера, - скоро я тебя "выкуплю", подарю хорошую трехкомнатную квартиру и прощай..."
Прощай-то прощай, думал он, но надо ещё переписать с её имени имущество. А на кого переписывать? На себя? Ох как рискованно. На Даниловну? Тоже вроде ни в какие ворота... Блинов вздохнул, вспомнив Наталью.
Глава 7
Долго не мог уснуть в эту ночь и Альберт Соловьев. Зная Блинова много лет и обладая профессиональным чутьем на всякие неприятности, он отчетливо понимал, что эта затея с похищением Марии добром не кончится. Он видел, что Леонид уже на грани нервного срыва, и думал: "А что будет завтра?" Он чувствовал, если шеф постоянно находится в таком состоянии, то вскоре беды посыплются одна за другой.
Утром Соловьев решился на отчаянный шаг. Он связался с секретарем Куратора - Папы и попросил о личной встрече, сказав, что дело не терпит отлагательств, а также огласки.
Секретарь обещал посодействовать.
Папа, он же Куратор, был почти недосягаем не только для простых смертных, но и для людей уровня Соловьева. О Папе ходили легенды, говорили, что он вхож и в администрацию президента, и в правительство.
При этом никто толком не знал, где он работает, какую должность занимает. Знали главное: Куратор - человек всемогущий!
Блинов попал под его "крышу" отчасти случайно. Когда с молодым коммерсантом Блиновым случилось то что должно было случиться, то есть когда на кооператив наехала ивантеевская братва с требованием "законных двадцати процентов", Леонид бросился за помощью к своему дяде Баландину, московскому авторитету в "неофициальных структурах". Баландин пожурил племянника за то, что тот вспоминает о )*яде только в трудную минуту, но обещал выручить.
И действительно выручил: ивантеевские "быки" больше не приезжали, а Блинов с Соловьевым вошли самостоятельной единицей в разветвленную сеть подмосковных строительных фирм со своими складами и магазинами. Конечно, за все приходилось платить, но здесь по крайней мере было понятно за что. За безопасность, за льготные кредиты...