Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

Сокольников Лев Валентинович

Глава без номера.

О немецких военных медиках.

Хорошую память о себе оставили немецкие медики. О них до сего дня ходят легенды. Что они были "врагами" — те из оккупированных, кому "ученики Асклепия" помогали в телесных немощах, не брали в соображение: помогающий выжить врагом быть не может!

Истории военного времени с участием немецких медиков ушли в архивы. Забылись и без приёма волшебного самогона.

Если на сегодня кто-то и остался из тех, кому немецкий военный медик оказал помощь, то и это уйдёт вместе с пациентом из аборигенов.

Нужно сказать о пустяке: в венное время болезни не очень цеплялись к телам оккупированных "советских людей". Или потому, что они были "стойкими", или потому, что не видели резона предаваться удовольствию болеть. Ныне никто не ведёт учёта граждан, кои посещают лечебные учреждения не по острой нужде, а потому, что от рождения у них заложена "любовь к лечению".

Да, цеплялась к нам какая-нибудь "болезная мелочь" вроде ранки, коя никак не хотела заживать. Мы, дети, их "болячками" называли. От каких болезней страдали взрослые — не знаю, остаётся вот это:

— Лучше не болеть: кому ты нужен со своими болячками?

— Не цеплялись потому, что не было поликлиник — раз, второе: болезни в оккупацию тоже гуманные были и рассуждали так:

— "Цепляться к оккупированным людям — верх подлости! Разве мало достаётся и без нас"?"

Не доводилось слышать хотя бы одну "историю болезни", где старания немецких военных лекарей при пользовании страдальца из аборигенов оканчивались "летальным исходом". Никто из тех, кого лечили вражеские военные медики, не мог сказать: "залечили, сволочи"!

Немецким военным врачам приписывали необыкновенные способности в лекарском искусстве, и когда рассказчик приступал к повествованию об избавления от недугов стараниями одного немецкого медика, то рассказ начинал с предисловия:

— Немец меня лечил! — упоминание рассказчиком национальности врача шло первым. Тот факт, что врач был "из стана врагов" в рассмотрение не принималось: какая разница болящему, от каких рук получать избавление от телесных страданий!? Тяжесть заболевания не имела значения, оставалась основа:

— Немец меня лечил!

Если немецкий военный врач брался за дело, то, разумеется, успех был полным. Основной плюс немецких медиков заключался в том, что они не брали гонораров с аборигенов, и таким образом от первой и до последней буквы выполняли "клятву Гиппократа". Рассказчик ни единого слова не говорил о том, какими средствами лечили вражеские медики и не "мучался совестью":

— Откуда брались лекарства на лечение оккупированных "советских" граждан!? — не волнует абсолютно, забавляет сочетание слов "вражеский врач". Как иначе? Ведь он оккупант! И этот оккупант тратил на лечение посторонних лиц немецкие лекарства, и таким образом причинял прямой ущерб Рейху. Или медикаменты им ничего не стоили? Время-то военное!

Почему через шестьдесят лет стали говорить о

таких проявлениях, а не ранее того? И "шу-шу"? Были случаи проявления гуманизма со стороны врагов? Были! Почему бы о них не сказать тогда, когда они проявлялись? Как можно, это ж враги, не мог кто-то, хотя бы единый, быть человеком! Какой гуманизм может исходить от захватчиков? Даже если он и врач? Ничего иного, кроме "звериного оскала фашизма", "все советские люди" от них не видели! Такое мог увидеть только явный пособник врагов! Я и разглядел… всего лишь единственного "лагерного врача" опозорившего всю славную армию немецких военных медиков.

— "Враг рода человеческого", а не могло быть так, что врачи Вермахта и немецкие врачи настоящего времени — "лечащие медиумы"? Есть такие, кому иному, но тебе-то известно, что в народе их поминают как "врачами от бога". Может быть такое, что лекарственная таблетка из рук профессора не приносит облегчения больному, но та же таблетка из рук "медика от бога", простого ординатора, чудеса делает? Не мешало бы и апостолов вспомнить: они в Пятидесятницу получили дар "свыше" исцелять страждущих людей возложением рук? Почему бы и немецким медикам военного времени не иметь такого дара? Да, тем, армейским?

— Признаюсь: об этом не думал. Радуешь: у тебя стали появляться интересные вопросы.

— Спасибо за похвалу. Школа-то чья? "С кем поведёшься…". Буду стараться и впредь. Продолжим? Скажи, чем руководствуется какая-нибудь фантастически богатая овца отечества, когда отправляется к немцам выпускать в свет "драгоценное потомство своё"? Что, из её "священной" утробы отечественные повитухи плод принять не могут? Так и тянет наговорить массу правильных, но нехороших слов в её адрес!

— Интересно, каких?

— "Как ты можешь сегодня ехать к этим ужасным немцам, когда они вчера твоего дедушку извели!? Убили!? Нынешние немцы "другие"? Если так, то почему в твоём граде пушечка времён войны на педъестале и сегодня крохотным стволиком в сторону Запада смотрит? Когда-то побеждали одних, вчерашних врагов, а стволик смотрит в сторону… вроде бы сегодняшних? Как бы предупреждает:

— Мы помним! — давайте что-нибудь одно: или оставим пушечку — и тогда ни ногой к ним, или уберём пушечку, откроем границы и скажем:

— Ales, всё, кончено! Прошлого нет, сгинуло оно!

— А чем жить прикажешь, что останется? Новым? Оно убогое, пустое… Не понимаешь прямой выгоды: согнутый прошлыми деяниями немец лучше, чем тот, с которого снимут не совершенные им преступления. Разогнувшийся немец будет хуже, чем придавленный прошлым…

А доверие отечественной клуши, что отправляется снести "золотое яичко" под надзором немецких медиков, заложено в её генах от военных времён. Обращал внимание, что к немцам едут лечиться различные ваши "светила"? Своим, местным "Асклепиям", не доверяют "священные" тела, не могут противиться безграничному доверию немецким медикам!