Прогулки с бесом
Шрифт:
Подвальную истеричку понял взрослым:
"Господь не допустит гибели невинных малюток"!
– а с малютками бог, авось, и меня помилует, проскочу с малютками - симбиоз "матери и малютки" беспроигрышен и до сего времени: прямые "потомки" владелицы древней ямы с именем "бомбоубожество", адаптировавшись в нынешних условиях , успешно используют детей с целью собственного спасения. Повсеместно. Дети всегда были товаром. Схема настолько проста, что проще и быть не может: "подайте на ребёнка"! Видимый и жестокий удар по чувствам окружающих. Какие-либо
– Плакатом призывали спасать женщину и её дитя, а за плакатом виделся "советский социалистический" строй. "Единственный" в мире. "Передовой". "Гуманный". "Гула...". Пардон, "занесло", это не из той оперы ноты. "Человечный". Какой ещё? Каждый может прибавить эпитеты в силу своих знаний и личных впечатлений о прелестях недавнего строя - это не моё, это всё бесовское.
Памятная и единственная "ароматическая", скандальная ночь закрыла доступ матери в спасительный погреб при налёте любой авиации, каким бы страшным и губительным не был налёт. При любом налёте в спасении нам было бы отказано с формулировкой "мест нет"!
Никто из нас тогда не знал, что такое клаустрофобия, но заболели мы ею в погребе вслед за родительницей. После памятного ночного скандала, когда у спасающихся произошло поголовное открытие всех запорных колец, мать приобрела массу врагов:
– Глядите-ка, все трусы, одна она храбрая! Все обделались от страха, а она чистой осталась!
– а так у нас не должно быть: паниковать - так всем и до потери сознания, желательно обделавшись... У нас герои в земляных норах не прячутся, у нас "все, как один!" должны быть или "сЩасливыми", или обделавшимися, любая третья позиция вражеская!
Мать, призывая спасающихся граждан не портить зловонием "среду обитания" по сути обвиняла в трусости. Кому приятно? Как терпеть обвинение, пусть и по причине? Обделаться от страха одно, а выслушать обвинение в трусости "из другой оперы"! Мать вообще подруг не имела, кроме одной единственной, "закадычной", а после ночи в погребе обзавелась и "врагами"... Обделавшимися врагами. Обделавшийся враг опаснее.
– У вас вражда между взрослыми автоматически переходит и на детей:
– Ты с ним не водись!
– ещё не разу не было, чтобы такой приказ не последовал детям от враждующих родителей.
До сего дня не знаю правильного перевода "закадычная подруга", но думаю, что это как-то связано с горлом. "Кадыком". Перевод вольный, и звучит так: то ли "всякому порву кадык за подругу!" то ли своего кадыка не пожалею.
Родительница после той ночи сказала:
– Никуда не пойду! Что будет - то и будет!
– мы согласились.
Вонючая ночь в земляной яме привела к осмыслению, кое словами выразить не мог: "природное запорное кольцо заднего прохода на открытом пространстве не даёт слабины так, как в абсолютном мраке подвала" - открытие приятно удивило, но поделиться было не с кем и оно целиком осталось во мне.
Единственное, что делали укладываясь спать - одевали из вещей всё, что имелось, а имелось
– Если что и случится - одежонку впотьмах искать некогда! А так в чём выскочим - то и наше!
– говорила мать и заставляла закрывать уши подушками, когда звуки рвущихся бомб становились уж очень громкими! Неприличными, нахальными! Подушки на уши - обман, ширма, иллюзия! Вроде бы звук от разорвавшейся фугаски не так близок, фугаска рванула где-то далеко, не волнуйся, до тебя далёко! Авось, в этот раз и не доберутся! Укрывавшие слух подушками граждане были уверены, что подушки были прочней брони и лучшей защитой от осколков! Кто закрывал тогда головы подушками - в них верили больше, чем отступающей красной армии. Подушка на голове во время налёта была примером отдаче Судьбе:
– Что будет - то и будет, нам не выбирать... - накроет бомба - пусть это случится не так громко, ни к чему слушать последний вой бомбового стабилизатора!
В самом деле, зачем прятаться в каких-то позорных земляных норах? Почему "могучий, сильный и героический советский человек" позорно должен прятаться в норе? Военной мощью советский народ сам был способен загнать кого угодно и в любой угол, а самому прятаться - нет, это не его путь! Прятаться от вражеской авиации - недостойное для советского человека дело, от бомбёжек могли прятаться только:
а) трусы,
б) паникёры,
в) и прочие, не "советские", люди.
Моё "открытие" после первой "обработки с воздуха", возможно, будет ошибочным, но от него не отрекусь "вплоть до костра": все ужасы бомбёжки на открытом пространстве на пятьдесят процентов слабее, чем в укрытиях. Наверно, такое происходит потому, что любая нора в земле - могила. Вот результат только моих арифметических вычислений:
а) бомбёжечный ужас на открытом пространстве равен пятидесяти процентам страха,
б) к страху делает в ограниченном пространстве (подвал) плюс ещё сто, и общая сумма в сто пятьдесят процентов отборного страха из героя делает неврастеника с тиком под правым глазом.
– Почему не под левым?
– "Прихоть художника"
– Понятно: сто пятьдесят процентов отборного страха в итоге
выдавали столько и вони...
О качестве и комфортабельности "нор укрытия" речь не идёт, единственное и ценное свойство "убожеств" было такое: они заглушали звуки разрывов. И только.
Если бы бомбометание было успешным, то хлопоты окружающих "по преданию тел погибших земле" упрощались до минимума: не нужно было копать могил, исчезали заботы о гробах и прочей "бижутерии", коей так много бывает в обрядах похорон мирного времени.
Наиболее ужасными минутами у прятавшихся в норах - это минуты между первым долетевшим звуком перегруженных моторов вражеской авиации, и воем стабилизатора первой бомбы. Для кого-то вой стабилизатора был единственным, всего лишь "увертюрой", но кто-то слышал и продолжение "симфонии войны": примитивное "музыкальное" произведение говорило: "слушаешь меня - стало быть, жив"!