Прогулки с бесом
Шрифт:
– На кой ляд знать число граждан, кои с интересом ожидали прихода иноземцев?
– сомневаться в нужности "совецкой" власти во все времна её существования.
– Бесяра, следует рассказывать о поведении граждан города при "разделе социалистического имущества"? Брошенного?
– Стоит. Можно и не рассказывать: если в будущем повторится обстановка, сходная с сорок первым двадцатого столетия - граждане ни с меньшим рвением, как и предки, предадутся обогащению...
– Без права выпустить лозунг:
– "Хапен зибен"!
– главное в древнем лозунге - "хапай"!
Граждане
Раздел советского имущества гражданами начинался немедленно после того, как власть надёжно затихала за линией фронта. Всегда так было и впредь будет: как только власть удалится на приличное от народа расстояние, измеряемое в "километрах/событиях" - оставленные без промедлений и задержек приступят к дележу "народного имущества". Верно: имущество-то народное, а посему никто иной, помимо народа, делить его не в праве!
Есть величина "тонны/километры", а мы вводим новую величину: "километры/события". Иное название: "до бога - высоко, до царя - далеко". Это такое расстояние, когда "карающая десница власти" лишена возможности карать, "не достанет". Это был короткий промежуток времени, блаженный и сладостный, без власти: "этих" - уже нет, а "те" - ещё не появились. Когда появятся - им будет безразлично, кто и что присваивал.
О, прекраснейшее время грабежа "народного имущества", каким бы убогим, скудным и ненужным в повседневности не было то "имущество"! О, наше великое и вечное сопровождение в приобретении ненужных вещей:
– "Авось, пригодится"!
Участие родителя в процессе растаскивания "социмущества" было робким, с оглядкой и потому "продуктивным", и таковая отцова робость объясняется просто: в нём крепко сидели десять евангельских заповедей.
– Там не было заповеди: "не брать брошенное "советами", не было предупреждений не "укради" и никто не орал:
– "Не возжелай вола ближнего своего", уноси, сколько горб выдержит"!
– Вот оно, воспитание у архиерея! Знать бы, насколько нынешние "пастыри" от древних отличаются идеализмом? Как глубоко в "миру" завязли? Почему отец не был, как все, но "отбивался от стада"? Почему не лез и всего боялся? Похвалиться количеством дураков, деливших добро поровну, никогда не получалось, "делящие" всегда брали больше, если не всё.
Отец не лез в места, где назревал скандал при разделе "социмущества", но появлялся тогда, когда делить уже было нечего... Такое время и название имело: "шапочный разбор". Вот и довольствовался тем, что оставалось от "порядочных расхитителей" из числа недавних "советских" людей.
Мучительный вопрос: боялся отец лезть в гущу дележа, или не позволяло быть как все помещичье-купеческое воспитание плюс служба при архиерее? Чем иным определить ненужную на то время скромность? При дележе добычи, когда доходило до "рванья ноздрей друг другу", отец стоял в стороне? Что мешало быть "вместе со всем народом", какие принципы?
Если приносил зерно с продолжавшего гореть элеватора - оно было не поджаренным, а наполовину сгоревшим, бросовым. Со склада на одной из улиц за монастырскими стенами, был принесён ящик прожившего все мыслимые
– Статистические данные о разрушенных храмах советской властью на "святой Руси" имеются. Сколько опоганено монастырей "советскими культурными учреждениями" - и такие данные есть. Известно, сколько "обителей духа" переделаны в тюрьмы, есть список всех, кто сгинул в переделанных монастырях.
И "прославился" столь великими деяниями самый "христолюбивый народ" на земле! Попытайся найти другой народ, который так бы опоганил веру, как вы. Чего скулить? Сами всё, сами! Ныне вы бойко восстанавливаете и очищаете когда-то опоганенные вами "святыни", но всё это похоже на лечение сифилиса. Сифилис излечивается, но последствия от него остаются.
– Но мы живём верой, что всякие "верха" простят наши прегрешения. Что,
по-твоему, не нужно восстанавливать храмы?
– Восстанавливайте, но без гарантй, что до конца существования не пойдёте "по второму кругу" в столь "святом" деле, как "осквернение святынь"?
Возвращаюсь в храм-склад, где отцу при дележе "социалистического имущества" достался ящик пролежавшего все мыслимые сроки, изюму. Память терзают подозрения: "ящик мумифицированного изюму достался отцу не по жребию при дележе "народного имущества": видом ящик не вызывал слюноотделение, не будил аппетит у "расхитителей социалистического имущества".
Ягоды имели возраст не менее сорока лет, может, и боле того. Опять наше вечное и великое "нет худа без добра": будь виноград хорошим, съедобным - в миг прекратил существование, а не случись война с рождением призыва:
– "Не оставим врагам и частицы совецкого социалистического добра"!
– отцов "добыч" прожил бы "сладкой изюмной жизнью" в церкви-складе ещё лет сорок так и не разбудив ни в чьём желудке голодного зверя.
– Вывод: "войны необходимы для замены продуктов питания прошедщих сроки хранения".
Ящик находился в древнем кухонном столе, изъеденным шашелем, и лучшего занятия для сестры, чем рыться в старом бросовом изюме в желании найти съедобные ягоды - не было.
И ещё одну волшебную тайну хранил потемневший от времени и простого дерева ящик: сестре казалось, что все, до последней, выбрала пригодные для внутренностей ягоды и съела их. "Изюмное" счатье кончилось навсегда, ушло в прошлое и в ящики осталсь одни виноградные мумии. Ящик ставился на место.
При следующем визите на исследованную вдоль, поперёк и по диагонали "изюмную территорию" выяснялось: "намедни не все ягоды съедены, что можно набрать ещё толику сладости"!
– в какой день ягоды окончательно будут съедены и ужасная память прекратит портить жизнь напоминанием о их сладости - этого сестра не знала... Никто не знал.
Какое-то волшебство царило в ящике с пересохшим изюмом: сегодня выбрано и съедено всё, что можно было съесть, надежды на будущее умерли, остался мусор, а на другой день оказывалось, что если хорошо и внимательно порыться можно набрать ещё немного небесных ягод.