Проходная пешка

Шуи Тая

Но многочисленные дети Девы оказались злы и коварны. Не по нраву им было, что мать любит их меньше, чем пришлых братьев, что живет с ними в согласии, не зная печали. Воспылали они ревностью к силе братьев и решили отобрать эту силу. Сговорившись, пробрались в ночи к дому у озера и вырвали сердце из груди своей матери. Принялись жестокие дети делить добычу между собой, вырывая ее друг у друга из рук. Каждый хотел отхватить кусок побольше, каждый жаждал стать самым великим и любимым.

Застонало разорванное сердце, разбудило двух братьев-хранителей. Увидели те, что за бесчинство творится вокруг, остановили распрю — да было поздно. Увидели неразумные дети, какой бедой обернулась их зависть, и горько

заплакали. Падали их слезы на сердце, а то плакало в ответ, жалея нерадивые чада. И поняли все, что напрасно обвиняли мать свою в равнодушии, и заплакали еще горше. Да слезами горю не поможешь. Утерли братья глаза покаявшимся и стали думать, как быть.

Наломал старший брат веток с огромного дерева, что укрывало озеро своей кроной, вложил в каждую кусочек сердца великой Девы и раздал их мужчинам. Так были созданы первые волшебные палочки. Взяли их юноши и разбрелись по северным лесам, чтобы познать магию и обрести истинную силу.

Собрал младший брат гальку с берега озера, поместил в каждую кусочек сердца милосердной Девы и раздал женщинам. Так были созданы волшебные камни. С благодарностью приняли их девушки и отправились на южные острова замаливать грехи и искать покой.

Лишь два окровавленных ошметка осталось от сердца озерной Девы. Рассекли братья себе грудь и спрятали туда сокровище, что не смогли уберечь. Да каждый пошел своею стороной, чувствуя, как внутри бьется сердце Девы в тоске по родному дому и потерянному счастью.

* * *

Кайрос, которого с трудом можно было разглядеть в темной комнате, смотрел прямо на Риану. На его лапе было кольцо Ланкрейзов, символы на черном камне светились пугающим зеленоватым сиянием. Кайрос открыл клюв и произнес шелестящим голосом Йордага: «Я боюсь только одного, леди Ланкрейз: что палочка сама вас найдет». Потом кутх раскрыл железные крылья, которые почему-то стали текучими, как вода, и обернулся в них, словно в мантию. В тот же миг птица исчезла, но ее голос по-прежнему раздавался в темной комнате. «Меня окружают какие-то твари, они стремятся разорвать мою память, сожрать воспоминания», — заговорил он уже голосом Мемории. Из углов стали появляться черные псы со светящимися желтыми глазами; они, скалясь, подкрадывались к Риане. Голос Мемории эхом раздавался вокруг, комната наполнилась невнятными шепотками, которые было почти невозможно разобрать. «Спаси меня, Ринда, спаси!» — отчетливее донеслось с того места, где скрылся Кайрос, и символ Ланкрейзов — перечеркнутая волна — возник из пустоты, все расширяясь и расширяясь. Черные собаки заскулили и начали отступать от зеленоватого света. А символ становился больше, заполняя собой все пространство…

* * *

Риана проснулась в холодном поту. Солнце уже давно встало и освещало гостиную, где она так и заснула. Тело затекло в неудобной позе, и девушка поморщилась, потягиваясь и разминая суставы.

— Риана, я же говорил вам идти в спальню, — недовольно заворчал портрет Генриха Геллерта. — Вместо этого вы читали до утра, и в результате вас мучили кошмары.

— Хозяйка громко кричала, хозяйка боялась, — пробасила голова Акера, торчащая из двери.

— И, между прочим, разбудила меня, — продолжил брюзжать портрет.

— Бросьте, сэр Геллерт, вы уже не спали, — послышался со стороны окна незнакомый голос, заставивший Риану резко обернуться и выставить вперед руку.

Кончики пальцев заискрили от зарождающейся магии, но голубоватые искорки погасли, как только Риана увидела говорившего. Молодой человек, прислонившийся к стене, был хорош собой. Взгляд Рианы быстро обежал его с головы до ног: светло-русые волосы, правильные черты лица, волевой подбородок, подтянутая фигура. Юношу не портил даже старомодный синий камзол с широкими обшлагами

и давно вышедший из моды шейный платок. Вот только все это было… полупрозрачным.

— Что? Молодая госпожа передумала кидаться заклятьями? — насмешливо спросил он, приподняв брови.

Генрих Геллерт на его заявление только фыркнул.

— Тион, веди себя прилично! — Ученый волшебник укоризненно покачал головой и пояснил Риане: — За время своего существования в этом замке он выжил отсюда трех молодых хозяек, довел до сердечного приступа четырех слуг, свел с ума одного гостя и заставил покончить с собой весьма уважаемого мага.

— Генрих, не будь брюзгой, — поморщился Тион. — Тот маг все равно никому не нравился, и от него все время пахло чесноком.

— Это не повод лишать человека жизни!

— Ему не надо было пытаться меня развеять, — закатил глаза юноша. — И потом, что это за маг, который принимает духа дома за полтергейста?

— Духа дома? — удивилась Риана, не отрывая глаз от молодого человека в камзоле. — Разве духи дома — это не маленькие существа, покрытые шерстью? Такие лопоухие и с крючковатыми носами?

— Деграданты, — пренебрежительно фыркнул Тион, скрестив руки на груди. — По-вашему, госпожа, я похож на этих уродцев?

— Нет, совсем не похож, — призналась Риана и почувствовала, как кровь прилила к щекам.

Сэр Геллерт громко хлопнул себя по лбу и что-то пробормотал на старофеларийском.

— Хотите, я сделаю для вас завтрак? — предложил необычный дух, посмотрев на Риану чуть более благосклонно, и запоздало добавил: — Госпожа.

— Было бы неплохо, — тут же согласилась Ланкрейз, у которой громко урчало в животе.

Тион слегка склонил голову, после чего внезапно обратился белой молнией. Яркая вспышка унеслась в сторону кухни, куда вчера Риана сложила продукты с Рыночной площади.

— Тион очень рад, — прогудел молчавший до этого Акер. — Он давно не была таким добрым.

— Хм, вообще-то ты прав, — вынужден был согласиться со львом портрет. — Риана, вы ему явно понравились еще в первый свой визит. Но не забывайте, что Тион только дух. Он может двигать предметы, разговаривать, принимать различные образы, но это все равно не сделает его живым человеком.

— Я учту это, сэр Геллерт.

* * *

Перед Сиреном Кафтнером, устало рухнувшим в кресло, лежала газета двухдневной давности. «Совет Двенадцати предвидел нападение на Ризелион!» — кричал громкий заголовок. Текст под фотографией, где была изображена мрачная башня-тюрьма, гласил: «Глава Управления магической безопасности сообщил об успешной операции, сорвавшей запланированный побег членов Свободного Альянса». Ниже приводилось интервью с Азелем Робашем, сообщавшим, что из надежных источников Совету стало известно о грядущем нападении. «Однако, — говорил глава Управления, — мы сделали все возможное для того, чтобы этого не произошло. В кратчайшие сроки заключенные были переведены в другие тюрьмы, точное местоположение которых не раскрывается в целях безопасности. Атака на Ризелион была отбита, никто из стражей не пострадал».

Робаш все сделал правильно, но в эти темные времена людей так просто не успокоишь. Кафтнер задумчиво склонился над Мыслечтецом. Ему не давало покоя воспоминание Мэриджа о нападении на Рыночную площадь. Когда молодой страж только переместился на место происшествия, в окне лавки Йордага можно было заметить какую-то фигуру, протягивающую руки к пострадавшей девочке. Что это? Совпадение? Кафтнер вновь и вновь пересматривал воспоминание, но так и не смог ни разглядеть лица волшебника, ни вообще понять, что за странное движение тот совершает. И хотя Хранитель Детфорта не был уверен в причастности этого человека к непонятным событиям, его интуиция подсказывала: ничего не бывает просто так.