Происхождение всех вещей
Шрифт:
Но мистер Пайк даже не взглянул на дом. Мало того, он тут же повернулся к особняку спиной и устремил свой взгляд на греческий сад Беатрикс Уиттакер, который Альма с Ханнеке в знак уважения к миссис Уиттакер в течение десятилетий поддерживали в безупречном состоянии. Он слегка попятился, словно желал лучше рассмотреть его, а затем сделал самую странную вещь. Он поставил на землю свой портфель, снял пиджак и подошел к северо-западному углу сада, затем широкими шагами пересек его по диагонали к юго-восточному углу. Там он снова постоял, оглянулся и измерил шагами две
Наконец она не выдержала, подскочила и выбежала из флигеля ему навстречу.
— Мистер Пайк, — промолвила она, приблизившись к нему и протягивая руку.
— Вы, верно, мисс Уиттакер! — ответил он, приветливо улыбнулся и пожал ей руку. — Глазам своим не верю! Скажите, мисс Уиттакер, что за безумный гений постарался и разбил этот сад в соответствии со строгими геометрическими канонами Евклида?
— Это была идея моей матушки, сэр. Увы, ее много лет как нет в живых, иначе ей было бы очень приятно узнать, что вы угадали ее замысел.
— А кто бы не угадал? Это же золотое сечение! Здесь двойные квадраты, каждый из которых содержит сетку из квадратов, а дорожка, разделяющая всю конструкцию надвое, образует два египетских треугольника с соотношением сторон 3:4:5, заключающих в себе меньшие треугольники. Как же это приятно! Поразительно, что кто-то взял на себя труд воплотить этот замысел, причем в таком потрясающем масштабе! Да и самшиты безупречны. Они, видимо, играют роль знаков равенства между двумя частями уравнения. Ваша матушка, должно быть, была само очарование.
— Очарование… — Альма задумалась, возможно ли применить это определение к Беатрикс. — Что ж, моя мать, несомненно, была наделена умом, действующим с поистине очаровательной точностью.
— Как замечательно, — проговорил он.
Кажется, дом он так до сих пор и не заметил.
— Искренне рада нашему знакомству, мистер Пайк, — сказала Альма.
— Как и я, мисс Уиттакер. Ваше письмо было образцом великодушия. Должен отметить, что путешествие в частной карете — первое за мою долгую жизнь — также оказалось приятным. Я так привык ездить в тесном соседстве с визжащими детьми, несчастными животными и громогласными мужчинами, курящими толстые сигары, что не знал, чем себя занять, когда мне предоставили столько часов одиночества и покоя.
— И чем же вы в итоге занимались? — улыбнулась Альма, выслушав его восторженный рассказ.
— Подружился с мирным видом за окном.
Не успела Альма отреагировать на этот чудесный ответ, как на лице Амброуза промелькнуло выражение тревоги. Она обернулась, чтобы взглянуть, куда он смотрел: в высокую парадную дверь «Белых акров» заходил слуга с маленьким портфелем мистера Пайка.
— Мой портфель… — пробормотал мистер Пайк, протягивая руку.
— Его отнесут в ваши покои, мистер Пайк. Он будет дожидаться вас там у кровати, и вы сможете воспользоваться
Он смущенно покачал головой:
— Ну разумеется. Как глупо с моей стороны. Прошу прощения. Я не привык к слугам и тому подобному.
— Вы предпочли бы держать свой портфель при себе, мистер Пайк?
— Нет, вовсе нет. Прошу прощения за свою странную реакцию, мисс Уиттакер. Но будь у вас в жизни всего одна ценность, как у меня, вы бы тоже всполошились, увидев, как кто-то ее уносит.
— У вас отнюдь не одна ценность в жизни, мистер Пайк. У вас есть ваш превосходный художественный талант, подобного которому ни я, ни мистер Хоукс прежде не встречали.
Он рассмеялся:
— Ах! Какие добрые слова, мисс Уиттакер. Однако все остальное мое имущество в этом портфеле, и, возможно, эти ценные вещицы мне дороже!
Теперь и Альма уже смеялась. От сдержанности, обычно существующей между двумя незнакомыми людьми, не осталось и следа. А может, ее не было и с самого начала.
— А теперь скажите, мисс Уиттакер, — бодро проговорил мистер Пайк, — какие еще диковинки есть у вас в «Белых акрах»? И правду ли мне рассказывали — вы изучаете мох?
Так и вышло, что к концу часа они вместе уже стояли у каменного поля Альмы и обсуждали дикранум. Вообще говоря, она хотела сперва показать ему орхидеи. Точнее, она вообще не собиралась показывать ему мхи, ведь раньше никто никогда не проявлял к ним интерес, но стоило ей заговорить о своей работе, и он настоял, что должен увидеть мхи воочию.
— Должна предупредить вас, мистер Пайк, — сказала Альма, когда они вместе шагали среди валунов, — большинству людей мхи кажутся довольно скучными.
— Меня это не пугает, — отвечал он. — Меня всегда увлекали вещи, которые другие находят скучными.
— В этом мы с вами похожи, — обрадовалась Альма.
— Но скажите, мисс Уиттакер, чем вас так восхищают мхи?
— Они преисполнены достоинства, — не раздумывая, отвечала Альма. — Они молчаливы и обладают интеллектом. Мне нравится новизна их как предмета исследований. В отличие от более крупных или важных растений, их не изучили и не рассмотрели вдоль и поперек толпы ботаников. Полагаю, мне также нравится их скромность. Красота мхов в их элегантной сдержанности. В сравнении с мхом все в мире растений кажется таким резким, таким грубым. Понимаете, о чем я? Замечали ли вы, что крупные и эффектные цветы порой похожи на громоздких, тупых, слюнявых увальней? Качаются себе на ветру, разинув рты, как по голове палкой огретые и беспомощные?
— Поздравляю, мисс Уиттакер. Вы только что великолепно описали семейство орхидных.
Она ахнула и закрыла ладонями рот.
— Я вас обидела!
Но Амброуз улыбался:
— Ничуть. Я вас дразню. Я никогда не утверждал, что орхидеи глубокомысленны, и никогда не стану этого делать. Я люблю их, но признаю, что они выглядят не слишком умно, по крайней мере, согласно вашим стандартам описания. Но мне приятно слышать, как кто-то отстаивает разумность мхов! Вы словно пишете им хвалебную рекомендацию.